Гнев Несущего бурю - Дмитрий Чайка

Вложи свою руку, как пояс,

Как ткань из Гуабы, оберни меня!(3)

Через какое-то время, утомленный супружеским долгом, Кулли сладко задремал. А его ненаглядную супругу, как и случалось с ней после таких моментов, с головой накрыла тяга к умственному труду.

— Эй! Муженек! — ткнула она его в бок острым локтем. — Ты там не спишь?

— А? Что? — вскочил Кулли. — Да что же ты меня вечно будишь, жена? Я тебе как-нибудь спросонок по зубам съезжу и сделаю вид, что принял за разбойника. Немудрено ошибиться, кстати…

— Да проснись ты, — недовольно сказала Цилли. — Все бы тебе спать. Одна я работать за нас обоих должна. Пока ты на мне пыхтел, я тут придумала кое-что. Мы с тобой, муженек, хорошо заработать можем.

— Неужели? — поинтересовался Кулли. — После знакомства с нашим повелителем, да продлятся дни его, меня начинают терзать скверные предчувствия. Мне кажется, скоро в Вавилоне будет опасно слыть уж очень богатым, моя дорогая. Слишком много голодных воинов вокруг. А ты уже придумала, как нам заработанное сохранить?

— Нет! — мрачно ответила Цилли-Амат. — Не придумала пока. Можно, конечно, на Кипре оставить, в твоем доме. Но я лучше удавлюсь, чем расстанусь со своим серебром. Проклятье! Но мысль-то все равно хорошая. Слушай!

1 Здесь перечислены реальные привилегии, даваемые купцам вавилонскими царями.

2 Входным серебром в Вавилоне называли пошлину, которую платили по прибытии в город.

3 Приведенный гимн — Шумерская поэма о священном браке Инаны и Думузи (XXI в. до н.э.)

Глава 3

Год 3 от основания храма. Месяц пятый, Гермаос, богу, покровителю скота и торговцев посвященный. Энгоми.

Замковый камень в арку акведука египтянин Анхер клал сам, не доверив эту честь никому. Это я знаю точно. А вот команду разрушить земляную перемычку между рекой и будущим водохранилищем дал верховный жрец Посейдона, который приехал сюда специально для этой цели. Гелен, одетый в длинный белый хитон и золотой венок, пропел какой-то гимн и взмахнул рукой. Рабочие ударили мотыгами, и под восторженный рев толпы поток воды лениво потек в нужную сторону, размывая хлипкую дамбу. Они же потом перегородили старое русло корзинами с камнями и глиной, навсегда повернув реку в рукотворную ложбину.

Вода заполняла котловину водохранилища несколько дней, а население Энгоми и приезжие купцы густо облепили его берега. Люди смотрели на происходящее молча, не мигая и, кажется, даже не дыша. Они и подумать не могли, что такое возможно. На этом водохранилище две плотины, а рядом с последней стоит акведук высотой метров шесть. Его наполняет колесо, движимое силой течения. К лопастям жестко приделаны десятки ведер, которые опрокидываются в желоб, создавая веселый ручеек, который приходит в город и разносится по глиняным трубам в цистерны, обмазанные смесью извести и пуццолана. Цистерны по кругу соединены переливными трубами, которые отправляют избыток воды в сторону царских огородов, разбитых в окрестностях города.

— Люди тут даже ночью стояли, государь, — шепнул Акамант. — Смотрели на воду. Все говорят, что вы истинный сын Морского бога, раз реку смогли укротить. А теперь в это даже заезжие сидонцы уверовали, я сам разговоры слышал. Великое дело сделано.

— Погоди, — ворчливо сказал я. — Вот как во дворец воду проведем, тогда узнаешь, что такое укротить реку. Ты даже не представляешь, как надоело из тазика мыться!

— Так у нас там колодцы, а дворец на горе стоит, — непонимающе посмотрел на меня мой премьер-министр. — Как туда воду поднять можно?

— С помощью двух колес и одного осла, — загадочно произнес я, и Акамант погрузился в озадаченное молчание.

Позади меня сгрудилась целая толпа знатных дам. Они выглядывают из окон своих носилок, и на лицах многих из них написан суеверный страх. Страх написан даже на лице моей жены. Креуса обнимает детей и шепчет какие-то молитвы, отгоняющие злых духов. Кассандра, напротив, весела и пышет задором, а вот Феано задумчива. Она уже знает свою судьбу и отложила в своей хорошенькой головке еще одно новое знание. А вдруг пригодится. Поразительная женщина, наделенная неимоверно цепкой памятью. Она знает чудовищное количество песен, сказок и веселых историй, запоминая накрепко все, что слышала хотя бы раз. Она читает и пишет на языке египтян и аккадском, не говоря уже о том койне, на котором болтаем мы. Какой-то общий язык рождается в этой части моря, в нем каждый народ может найти знакомые слова.

Энгоми разрастается. Новые улицы размечают севернее, там, где должен был бы встать город Саламин. То, что порт моей столицы скоро занесет илом, видно уже сейчас. Лагуна, куда впадает Педиеос, мелкая, а ее берега топкие, как у колхозного пруда. Это место скоро превратится в соленое болото, надо его бросать. Новый порт строят севернее. Каменные причалы, выдающиеся в море, молы, отсекающие волну, и множество складов. Такие у меня планы на это место. От дворца до порта проложат широченную дорогу, которую застелют каменными плитами, а вдоль нее построят одинаковые дома с портиками, укрывающими прохожих от солнца. Уже размечены новые площади, места под рынки и водяные цистерны. Ни один дом не построят без моего разрешения, а те, что уже стоят, снесут безо всякой жалости. Здесь будет моя столица. Не хуже ведь я какого-то Рамзеса. Не хуже и совершенно точно богаче. По крайней мере, в недалеком будущем. Дайте только реализовать все планы, потому что сейчас я живу от одного привоза серебра с Сифноса до другого.

— Почта пришла, царственный, — аккуратно напомнил мне Акамант, и я, вздохнув, повернул коня в сторону дворца. Я тоже люблю смотреть на текущую воду и горящий огонь, но работа не ждет.

В последний раз такое удовольствие я получал, когда, еще будучи подростком, бросил дрожжи в уличный сортир соседа по деревне. Мы с мальчишками полезли в колхозный сад за яблоками, а он одному из нас в зад солью выстрелил. Ох, и дурак я тогда был… Аж вспомнить приятно.

Голуби с Пелопоннеса летели каждые две недели, приводя меня в самое благодушное настроение. Нечего оказалось противопоставить тамошним басилеям моему ураганному чувству юмора. В плане торговли они зависели от меня на все сто сорок шесть процентов, а небрежное устранение афинского царька и раздел его земли между беднотой поселили в сердцах отважных воинов панический ужас. Они даже представить себе не могли, что так можно поступать с родовой знатью. В