Патриот. Смута. Том 3 - Евгений Колдаев

— Надо так, казак! Чтобы больше людей снарядить, вооружить. Чтобы Дмитрия и Василия одолеть. А потом ляхов и шведов. Чтобы царя поставить сильного и чтобы за ним сила была могучая. — Смотрел ему в глаза. — Не себе беру, а в казну, в арсенал, чтобы выдавать тем, кому надо.

Стоящие за спиной этого молодого казака переглядывались, перешептывались.

— Обычай другой. Да и кто славен, тот сам себе все добудет. А то неудачлив, в землю ляжет.

— Твое слово. Твоя правда. Но подле меня, такому как ты не место.

— Гонишь. — Усмехнулся молодой казак. — Говорят, мастер ты на саблях биться. Давай так, коли победишь, то с тобой пойду, служить буду как пес. А моя возьмет, отдашь мне землю Жука и добычу всю оставишь, что унести смогу. Да еще коня своего со всем имуществом, что на нем.

Казаки загалдели. Видано ли какой-то десятник, вряд ли он был даже есаулом, на бой воеводу вызывает. Как же человек, руководящий всего несколькими, осмелился на такое.

Тренко с Яковом за моей спиной напряглись. Но Григорий толкнул своего односельчанина, промолвил тихо, но я все равно услышал.

— Ты же видел, что Игорь умеет. Он там в Чертовицком только пол силы показал.

Яков на него уставился, а тот только головой покачал, добавил:

— Мы тут такое творили, собрат. — Хмыкнул. — Казаку конец.

Да, через многое мы с Григорием прошли, верил он в меня, да и я в себя.

— Все мы люди служилые! От боя не откажусь. — Усмехнулся я. — Тащи саблю, казак. Гляну, на что ты способен.

Двинулся на него, вытащил свою.

Вокруг народ огибал нас полукругом, переговаривался.

— Не убей дурака нашего! Воевода славный! — Заорал Васька Чершенский. — Богом прошу! Пощади! Молодой! Резвый! Но… Ой дурак! Ой дурак! На кого руку поднял. Ой, на кого.

Остальные косились на него. Обсуждали, как же это, воевода и простой какой-то лихой их десятник будут биться. Видано ли. Все хотели посмотреть. Толкались, ворчали.

Встал в позицию. Ждал, изучал противника.

— Хитро. Вижу опытный ты воин. Слухи о тебе-то ходят страшные. — Оскалился казак.

— Нападай. — Я был холоден и готов к уловкам.

Он дернулся вперед, шаг, другой, сабля в руке двигалась, покачивалась. Обмануть хочет. В позицию не вставал, ноги танцевали, но не так уверенно, как это должно делаться. Он был хорошим воином, хорошим бойцом, возможно, физически даже превосходил меня и оказался тренирован, крепок. Но… Техника в это время она была на моей стороне. Я прочел десятки книг, к этому моменту еще не написанных, а также в свое время изучил сотни вариантов и приемов. Нравилось мне с клинком работать. С саблей больше всего, легкой шашкой. Меньше с палашом, рапирой, мечом.

На моей стороне был усвоенный опыт десятков поколений. А на его, только боевой задор да бесконечная лихая отвага.

Он ударил резко, думал, я не ожидаю. Встретил его легкой защитой терцией, сбил клинок. Решил поиграть. Атаковал, он отбился, мы обменялись ударами. Кто быстрее, кто шустрее. Я видел, что он пока не понимает, что я бьюсь не в полную силу, а так, показухой занимаюсь. Рубился, скалился, но уйти от обмена ударами никак не мог. Я навязывал ему ту манеру боя своей скоростью, какую хотел.

Удар в левую щеку, защита примой. Раз-два, раз-два, повторить, пока не выучишь. Он не успевал, терял напор. Ноги подводили казака. Хотел уйти от этой игры, но не мог. Я все время наседал, был рядом и атаковал в одно и то же место так, чтобы ему оставалось на возврате атаковать тоже единообразно.

Со стороны зрелищно, красиво, звонко. Рубка, сеча.

В какой-то миг противник начал понимать, что я играю с ним. И это его взбесило. Осознание того что бой я воспринимаю несерьезно, а он выкладывается на полную сводило с ума. Это виделось по глазам.

— Руби! Руби гад! — Процедил он сквозь зубы. — Хватит играть! Бейся!

— Дурак.

Я крутанул рукой, ушел резко влево, и он, привыкший к движениям в одной манере, не удержал равновесия, полетел вперед, мимо меня. Мне не хотелось его ранить. Человек хороший, из такого славный воин выйдет, портить не надо. Проучить потребно. Даже пинать его не стал и открытую кисть рассекать лезвием. Подножку поставил, саблю чуть зацепил, чтобы сам он на нее не напоролся.

Противник полетел, распластавшись. Рухнул на землю.

Шаг, второй, наступил ему на пальцы.

— Признаешь поражение?

— А…

— Признаешь⁉

— Да, воевода, да!

Я отошел, он поднялся, посмотрел по сторонам злой, недовольный.

— Цепной пес мне не нужен, казак. Мне нужен тот, на кого положиться во всем можно. Кто своей головой думает. Кто делает, что должно. А из казака слуга плохой выйдет. Дела свои тут доделывай, собирайся и приходи. К полудню жду в остроге.

Стоящие за молодого бойца люди переглядывались и присоединились к основной казацкой массе.

— Ну что! — Я вернулся на прежнее место. — Браты! Казаки! Клянетесь⁈

— Да! Добро! Любо! Клянемся!

— Повторяйте тогда.

Я привстал сам на одно колено. Правой клинок держал, левой касался почвы.

— Землей русской! Ей родной! И верой православной! Клянусь в сказанном! Правильного царя на трон посадим! За веру! Царя правильного! И отечество! Мы сражаемся! Себя не щадя!

Казаки повторяли за мной стройно. Тоже на колено одно опустились.

* * *

Левый берег Дона. Поместье Жука

Ворон сидел на дереве и наблюдал, как под ним четверо человек, отделившись от всех, обособившись и скрываясь, говорили тихо. Сговаривались о недобром.

Если бы мудрая птица понимала речь людскую, то разобрала бы следующее:

— Троих этих кончать надо. Не нужен нам союз с нижегородцами. Минич их этот, нас бил, гнал. Отца моего люди его убили. — Один командовал тремя, управлял, повелевал.

— Мы должники твои, как скажешь. — Трое остальных переглядывались.

— Он нас добытого в бою лишил.

— Брат мой пал. На нас весь удар пришелся.

— Значит так, собратья. Я в город с первой лодкой пойду, там все подготовлю. Со стрелецким сотником сговорюсь. С ним все серебро и поделим. Все наше будет. А вы здесь. Вот так сделать надо только будет…

Птица каркнула громко, протяжно,