Военный инженер товарища Сталина 3 - Анджей Б.

И так далее, пока у нас не свело скулы от смеха. Когда Игорь закончил тем, что два раза был в гостях у Степана Сергеевича в моем двадцать первом веке, я перебил:

— Прости. Так Степан Сергеевич точно был уверен, что наши две модуляции пересекутся между собой? Почти два года искали мой маркер.

— Это здесь два года, — пояснил лейтенант. — В этом времени. А в том, реальном для тебя мире, прошло не более месяца.

Я вывалил челюсть.

— Ёптыть… — почесал добросовестно затылок Борька, сидящий напротив койки. — Как это, месяц?

— Так объяснили в твоем институте, — подмигнул летчик мне. — Так что, твое исчезновение всего лишь на месяц, не приведет к семейной катастрофе. Вернувшись домой, супруге с дочкой скажешь, что отбывал командировку.

Из глаз у меня брызнули слезы. Два года! Почти два года носило меня здесь, по всем фронтам! Почти два года прошло с момента, когда меня вытащили из воронки на Курском направлении под Прохоровкой. Сейчас, в этом, альтернативном для меня измерении — январь сорок пятого. А в моем реальном мире прошел только месяц!

— О, господи! — застонал я, прикрывая рукой мокрые от слез глаза. Откинулся на подушку. Игорь улыбался и деликатно молчал. Гранин плеснул еще коньяку. В дверь заглянул врач, но ретировался, увидев, что я уже в норме. Один Борька ерзал на стуле. Все хотел рассказать, как ему вручал орден Илья Федорович. Как потом я узнал, генерал Власик позвонил из Москвы. Орден Красной Звезды был доставлен самолетом. Позавчера состоялось награждение войск, в том числе награду вручили и Борьке. Примечательно, что он стоял в ряду награжденных героев вместе с Кантарией и Егоровым, водрузившими флаг над Рейхстагом. Этот забавный и славный факт я узнал позже. А пока, со слезами в глазах переспросил Игоря:

— Так… так я могу вернуться д-домой?

— Можешь! — кивнул с улыбкой летчик. — Теперь барокамера нашла твой маркер. Я не физик, но, как мне объяснял твой руководитель Степан Сергеевич, саркофаг заберет тебя в твое время, а меня оставит в моем.

Защемило сердце. К горлу подступил комок. Обвел печальным взглядом своих лучших друзей. С дрожью в голосе уточнил:

— И что… я могу прямо сейчас вызвать автоматику саркофага?

— А вот тут я не знаю, — сокрушенно пожал плечами пилот. — Сколько раз меня не выбрасывало в разных эпохах, червоточина потом возвращалась назад ниоткуда. Внезапно. Сама собой. Вызвать саркофаг я никак не мог. К примеру, она возникала в совсем недоступных местах. В Ледниковом периоде она вернулась за мной в пещере. В мезозойской эре возникла внутри джунглей. В подвале немецкого бюргера, когда меня арестовал майор СМЕРШа, портал черной дыры появился прямо в стене.

— Ты хочешь сказать, — подал голос Павел Данилович, — что она сама собой возникает?

— Так точно. Когда ей приспичит, или когда ей захочется, — он улыбнулся, — я бы так сказал о ее поведении. Не по желанию пассажира. Не по какому-то вызову. Самописец как-то там по-своему отсчитывает время, и потом, когда наступает срок переброски, портал барокамеры всасывает тебя внутрь. Дальше дело техники. Ты проваливаешься в пустоту, а когда тебя выплевывает в ином измерении, сразу приходится сознавать: тебя куда-то швырнуло.

— Но… — я запнулся, — но сейчас-то меня точно перебросит назад, в мое время?

— Так уверял Степан Сергеевич, твой руководитель Института технических разработок.

У меня не было слов. Накатила волна нежности к моим друзьям и соратникам. Спустя несколько минут в палату вошли почти все члены нашего Бюро. Королёв, Ильюшин, генерал артиллерии Костиков. Инженеры-конструкторы Яковлев, Лавочкин, и, собственно, сам Илья Федорович. Все уже знали, что Игорь является тем контактом из двадцать первого века, при котором меня заберет червоточина.

Потом меня выписали. Доктор напоследок посоветовал пить микстуру. Борька всем хвастался орденом:

— Ва-аще чётко получил по заслугам. Зуб даю, в натуре, товарищи!

Все смеялись. Грустил только я. Был праздничный ужин по поводу капитуляции Германии. Был смех, веселье, и немного печально. Каждый, посвященный в тайну моего пребывания здесь, в их альтернативном мире, вот-вот ожидал, что барокамера материализуется из пустоты прямо сейчас, в этот миг.

Ждал и я.

Гремел патефон. Играли за окнами гармони. Пели песни. В небе раздавались громы салютов. Весь Берлин светился от фейерверков и разноцветных ракет как в Новогоднюю ночь. Борька подошел под шумок, пока все чокались за победу. Толкнул в бок:

— При всем уважении, дать тебе в харю, лишенец? Покинешь меня, кому я орден буду показывать?

Смеясь, мы обнялись. Потом…

…Потом была червоточина.

Глава 24

1945 год. 29 января.

Последний день в ином измерении.

Скорцени задумался. Пока пили чай в ожидании Гитлера, он еще раз вспомнил, какое сегодня число. Бросил взгляд на календарь в мастерской. Сегодня 29 января. Отчего-то на ум пришли два русских пленных, которых он вез в столицу из Штутгарта. Один телохранитель, а вот второй…

Что-то должно было произойти в конце января? Нет, не взятие города. Нет, не приход каравана в Антарктиду. И не крах всей Германии — это было предречено еще за год до событий.

Скорцени еще раз глянул на дату: 29 января. По понятным причинам он, оберштурмбаннфюрер, конечно, не мог знать, что случилось прошлым днем, 28 января, в 23 часа 50 минут по берлинскому времени. Не мог знать и не знал, что две полярности пересеклись между собой на запасном аэродроме уже освобожденного Берлина. Перед глазами отчего-то настойчиво маячил тот самый Александр, тайный и секретный инженер, которого русское командование прятало по всем фронтам. Пока он размышлял, чем же на самом деле встревожило его число 28 января, в салон вошел фюрер. Все разом встали из-за стола, вскинув руки в привычном жесте:

«Хайль, Гитлер»! Бывший владыка половины Европы, а нынешний герр Кролль обреченно махнул рукой. За время, пока известие о крахе Германии распространилось по всей Новой Швабии, он как-то обмяк, постарел. Осунувшееся лицо превратилось в апатичную маску.

— Вы слышали, господа? — спросил он потускневшим от безразличия голосом. — Нам с вами больше нечего делать на том континенте. Европа отныне для нас закрыта. И сел к