Потешный полк - Денис Старый
И всё равно оставалось очевидным, что некоторые православные тянулись к этой культуре. Возможно, они тянулись бы и к китайской культуре, если бы такая была представлена в Москве. Экзотика. И товары не такие, что можно встретить в Москве, и мука… Кукуйская мука очень ценилась. Тут уже не до смеха и не до созвучия названия с ругательствами.
Я шёл по дорогам, мощёных деревянными настилами, в Немецкой Слободе, а следом за мной — десяток Прохора и Гора. Этого большого человека я взял в Кукуй, скорее, для того, чтобы он понемногу здесь осваивался, так как я предполагал знакомить Петра Алексеевича с немецкой культурой под своим присмотром и точно не оставлять его без охраны. Пусть огромный личный телохранитель государя осваивается и примечает дома, дороги в Немецкой Слободе. Пусть видят его и боятся.
Ну а если уже быть полностью честным самим с собой, то нахождение рядом гиганта моментально придавало статусности делегации, которую я возглавлял.
— Уважаемый, не подскажете ли, где находится дом ван Дервилля? — спросил я одного из прилично одетых немцев.
Своим вопросом я ошарашил немчуру. Вот, только что он пытался отшучиваться в сторону, указывая на то, что прибыли мужицкие вояки. А тут я обращаюсь к нему на немецком языке, демонстрируя, что прекрасно слышал слова немца.
— Вы говорите на моём языке? — произнёс немец.
— Да, я слышал, о чем вы только что говорили. Если я ещё раз подобное услышу, то быть вам поротым, — произнёс я, при этом с приторной улыбкой. — А нынче же отвечайте на мой вопрос.
Бедняга говорил со мной, но глаз не сводил с Горы.
— Вы можете пройти по большой улице, и там увидите дом, у которого стоят большие деревянные бочки. Это и будет и жилище, и пивоварня господина ванн Дервилля, — дрожащими губами направил меня житель слободы.
Я направлялся к этому голландцу, чтобы сказать ему слова благодарности за то пиво, которое он мне периодически шлёт. Да и в целом было бы неплохо узнать, зачем он это делает. Хотя некоторые догадки у меня были.
Ван Дервиль был одним из тех, кто стремился промышлять своей продукцией в Москве. Прежде всего, это было не пиво, а мука. И тут я, вроде бы как после бояр и немалый человек. А еще я мог, и могу сейчас, влиять на поставки довольствия стрельцам. Сейчас так и вовсе нахожусь рядом с Кукуем, имея средства.
Мукомольная промышленность в Немецкой Слободе была развита очень хорошо. Мука от немцев весьма высоко ценилась в Москве, но при этом не так просто было ее достать. Считалось несколько неприличным покупать немецкую, игнорируя собственную. Считалось, но… каждая хозяйка в небедном доме имела на отдельные случаи именно кукуйскую муку.
Мука московских мельниц была намного грубее, а часто и вовсе с откровенными отрубями. Умудрялись производить муку не слишком уступающую той, которую я иногда использовал в будущем, когда решался замешивать тесто на пирожки и пироги.
— Я был бы счастлив, что вы… — невысокого роста пухловатый голландец до красноты на щеках силился сказать мне на русском языке.
— Если для вас более близок немецкий язык, то я предпочту с вами общаться на нём, — сказал я на немецком.
Голландец, не скрывая облегчения, выдохнул.
— Так что вас подвигло к тому, что вы с неизменным постоянством шлёте мне бочонки с пивом? Считаете, что я способен столько выпить? Или какой-то у вас интерес прослеживается? — спросил я голландца, когда он пригласил меня присесть за стол.
К слову, у него были стулья, а не лавки. И стол был из какого-то экзотического дерева. Явно не из дуба, не из красного дерева, но что-то из того, что в России не произрастает. И ножки у этого предмета мебели были резные, чуть скривлённые, скорее, по-французски, чем по-голландски. У голландцев мебель хоть и красивая, но функциональная и массивная, и опоры имела всегда строгие, не гнутые.
— Я ждал вашего визита. Вы же являетесь наставником царя. А ещё вы судили стрельцов и бояр, которые участвовали в недавнем мятеже, — объяснял ванн Дервиль, почему решил одаривать меня пивными взятками.
— Ближе к делу. Чего вы хотелибы добиться от меня? — спросил я напрямую.
У меня было ещё важное мероприятие в Немецкой Слободе, которое должно было начаться по полудни. Так что особо задерживаться я не хотел.
— Мою муку почти перестали покупать, — начал жаловаться ванн Дервиль. — А ещё мне ограничили поставки зерна. Причём я готов платить за него немалые деньги.
В целом проблема была ясна. Почему кто-то строит козни этому голландцу и не позволяет полноценно торговать в Москве, я не знал. Вероятно, это происки его конкурентов прямо здесь, в Немецкой Слободе.
Что же касается продажи зерна… После стрелецкого бунта, который не удался, но наделал некоторого шума в России, зерно, как и при любых политических потрясениях, резко стало особо стратегическим продуктом. Купить можно, но либо дорого, либо… Как полковник я могу покупать на стрельцов хлебное жалование по приемлемым ценам. И сколько покупать, никто не регламентирует. Со стрельцами до сих пор заигрывают.
Ведь нельзя сказать, что бунт до сих пор полностью подавлен. Ещё не так давно удалось увещевать стрельцов в Коломне, в Вязьме, чтобы прекратили волнения. Идут переговоры, чтобы избежать кровопролития, но и целое стрелецкое войско стоит под Смоленском. Там целый полк полковника Дубнова взбунтовался. Вот туда и направлен Глебов.
Полковник Дубнов поднял мятеж в своём полку. И об этом, что удивительно, стало известно буквально три недели назад. Я и сам хотел спровоцировать смену и наказание воеводы Смоленского. Но это было сделано и без моего участия. Что-то неладное происходило в Смоленске. Заказ, не иначе. Да и поляки прибыли разговаривать не только о Киеве, но и о Смоленске.
Полк этот в составе тысячи двухсот стрельцов представлял силу, взять которую не получилось бы без серьёзного кровопролития. Так что было решение просто оставить стрельцов, не давать им возможности разгуливать по Смоленщине. Было небеспочвенное мнение, что всё-таки примут ту сторону, которая победила в Москве.
Так что последствия бунта ещё ощущались. И торговцы зерном придерживали свой товар, несмотря на то, что урожай не такой уж и плохой выдался.
Я знал об осведомлённости Боярской Думы о сложившейся ситуации. И лишний раз мозолить глаза и показывать своё рвение поучаствовать во всевозможных делах внутренней и внешней политики я посчитал
