Стать тенью для зла - Денис Силаев

Потом стало понятно почему ушел "Решительный". На проход вышли "Новик" и "Аскольд". У моряков такие-же шесть дюймов, но от воды траектория настильная, и им сейчас легче, чем артиллеристам с берега.

- Ннна! - с оттяжкой заорал кто-то из матросов, при виде распустившегося на носу парохода красного цветка. Догадались стрелять фугасными, молодцы. Второй, третий...

- Вашбродь, там Вам господин лейтенант Азарьев кричит.

Ихбродь конечно ничего не слышал. Наверное у Азарьева машина потише, и тот уверен, что его крики различают. Боцман молодец, понял и хлопнул по плечу "дурью башку" по левому борту.

- Ираклий! Сиволапый! Семафорь "прошу уточнить курс".

Курс уточнили. Азарьев командовал принять на абордаж судно, идущее правее. То, которое разворачивало. С катера Николай Николаевича явно просигналили что-то и на "Аскольд", потому что обстрел пароходов прекратился. Ну что-же, берем-с. Про абордажные бои мы только в книжках читали, но и японские моряки вряд ли к чему-то подобному тщательно готовились. Подумалось еще, крикнуть ли "на абордаж!" , вроде в уставе такой нет, но тут борт парохода навис над ним, а боцман заорал:

- А ну, братцы, сарынь на кичу!

И братцы его поняли.

Глава 25

7 мая 1904 года, Порт Артур, Новый Город.

- И, я так понимаю, Михаил Александрович, Вы там увидели... Что-то странное? - Витгефт выпрямился в кресле. А что еще должен был увидеть лейтенант, осмелевший настолько, чтобы говорить об этом по душам с контр-адмиралом? Конечно же что-то странное.

- Ну как Вам сказать, Вильгельм Карлович. Странного, вернее того, к чему я был совершенно не готов, хватило. Например, на корме нам попались трое японцев, которые, завидев нас, с хохотом кинулись рубить друг другу головы здоровенными мечами. Одни отрубил голову второму, тому отрубил голову третий. С одного удара, замечу-с. И этот третий кинулся уже на нас. Рубанул моего матроса. Тот принял удар на ложе винтовки, меч на куски. Матрос немного струхнул, забыл наставления, и хватил этого япошку как дубиной. У того голова вдребезги. А матрос поворачивается ко мне, и тихо так: "Вот оно как, Вашбродь. Один удар и трое мертвяков". Хихикнул и мне под ноги.

Может обошлось? Просто нервы не выдержали у флаг-офицера, решил немного душу излить. Постоянно с каменным лицом ходит. Трудно же такое в себе держать.

- Странное я узнал потом - продолжил Кедров. Я же в хороших отношениях с командиром "Сильного", лейтенантом Криницким.

- Да, знаю. В его миноносец тогда попали, взорвался котел. Евгений Иванович был ранен в руку осколком.

- Не осколком. Я навестил его в госпитале на следующий день. Он был ранен вот этим. - и лейтенант положил на столик странный предмет. Витгефт всмотрелся было, но потому быстро вскинул глаза на лейтенанта. Школа карьеристов, извольте учится. Так и только так надо действовать, штукенцию эту посмотрим попозже, не убежит. А вот реакция интересная. Лейтенант явно ждал не любопытства. Лейтенант ждал УЗНАВАНИЯ. Ну ладно, поймав реакцию, теперь посмотрим на то, что ранило Криницкого.

Больше всего похоже на арбалетный болт. Вернее маленький такой болтик. В диаметре миллиметров пять, оперение выполнено тоже из металла, на сужающемся, если так можно сказать, древке. В донышке - отверстие, и чем-то химическим несет. Да и нагар там. Какая-то миниатюрная ракета?

- Эта штука пробила предплечье Евгения Ивановича. Прошла бы навылет, но по стечению обстоятельств, он стоял, прислонившись к орудию Канэ. Уперлась в ствол кончиком, и осталась в ране. Врач извлек, но не понял что это такое. А это вот что такое - и Михаил Александрович раскрыл сверток из Жандармского управления. Там все аккуратно упаковано, вот папка с делом, какие-то фото, отдельно рукоять меча и отдельно лезвие, замотанное бечевкой (странно, вроде бы меч целым оставался) и еще маленький кулечек. А в нем - такие-же три маленьких арбалетных болтика. Понятно, из тела Родиона достали. Как там тот казак сказал? За Веру, Царя и Отечество?

- И Евгений Иванович видел, ЧТО в него стреляло. Маленький аппаратик с четырьмя бешено машущими крылышками. Размером с портсигар. Очень похожий на тот, что Вы с Васильевым видели на рейде во время третей атаки брандерами.

7 мая 1904 года, Корейский Залив близ островов Эллиота, броненосец "Микаса".

- Безусловно, моя преданность Вам, как командующему Объединенным Флотом, поистине не имеет границ. Ничего между моей жизнью и моей смертью не имеет веса большего, чем мой долг всецело подчиняться Вам.

Очень хорошо. Сейчас парень немножко замешкался. Он порывался было склонить голову в традиционном поклоне, но этому помешал стол. Вроде бы простой стол, стоящий в адмиральском салоне. Англичане мягко, но настойчиво объясняли своим союзникам, что мол, ваши обычаи, безусловно хорошо, но решать НАСТОЯЩИЕ дела следует все-же не на циновках а за столом. Но ЭТИ стол и кресла у адмирала были... Немного укорочены. Вроде сделано чисто для уюта, садитесь пониже, дорогой гость. Возникают ассоциации с настоящим хорёдзе, традиционным залом для приемов в жилище каждого самурая. В нем сидят на циновках, и в знак подтверждения своих слов перед сюзереном делают низкий хикюйуми - поклон с прикосновением лба к полу между протянутыми к господину руками.

Это мичман - настоящий японец, и к европейскому формату выражения уважения - короткому кивку головы, видно что привыкать стал только в училище. Сейчас он, сбитый с толку и выведенный из равновесия, неосознанно попробовал исполнить традиционный поклон. И разумеется, не вышло. И просто поклон в пояс из кресла у тебя не получится, это надо заранее просчитать. Сделал кивок, но запоздал, замешкался. Пусть осознает эту небольшую промашку. Так, теперь, вопреки учению гайдзинов о карточных играх, сбрасываем козыри. Чтобы не было соблазна потом, если разговор не задастся, окончательно испортить дело.

- Я знаю это, мичман. Более того, мной высоко отмечено и твое умение, и уже проявленное старание. Ты один из двадцати трех курсантов, которым я досрочно присвоил звание мичмана.

В этот раз мичман Такано совершил уже правильное движение - вполне европейский кивок. Только чуть с задержкой, такой, каким и решили его принять в устав японцы.

- Скажу прямо, достойных было двадцать четыре, но одному придется подождать.

Европеец тут бы лукаво улыбнулся,