Военный инженер товарища Сталина 3 - Анджей Б.

— Женский клуб? — поднял брови Скорцени.

— Так я называю наших милых дам. Моя супруга, вдова полковника Штрауса, Лени Рифеншталь, сама Ева. Была бы жива Ханна Райч — примкнула бы к этому клубу, — попытался пошутить он. Попытался. Не вышло.

Скорцени, если быть точным, совершенно не удивился сдаче Берлина. К этому все шло с момента, когда он еще только покидал Штутгарт с двумя русскими пленными. Уже тогда поговаривали, что оплот Третьего рейха со дня на день перейдет в руки русских. Дело было лишь во времени. И вот, день капитуляции наступил. Тайный агент бросил взгляд на календарь, висевший в приемной кабинета:

29 января 1945 года.

Странным была не сдача Берлина. К ней были готовы все жители. Белые полотнища простыней и куски оборванных белых тряпок, свисавших с балконов с разбитыми окнами, были тому подтверждением. Удивляло другое. Как мог адмирал Дениц подписать капитуляцию, если он все последние дни занимался оснащением каравана в Суэце? Каким таким самолетом он успел возвратиться в Берлин, и самое главное — как мог перелететь через кордоны союзников? Значит, что? Значит, вся эта процедура была предопределена заранее? Как только стоило Геббельсу покончить с жизнью, а Борману и Гиммлеру тайно покинуть бункер рейхсканцелярии, Дениц был уже готов подписать акт сдачи Берлина? Теперь, выходит, что с сегодняшнего дня, начиная с 29 января 1945 года, адмирал Карл Дениц будет являться временным канцлером всей побежденной Германии? А где, тогда, Геринг? Он-то куда исчез, черт возьми? Ведь именно он должен был подписать сдачу Берлина. Не Дёниц, а именно Геринг был вторым, кто мог остаться во главе всей германской нации. Неужели, тоже бежал?

Мысли вихрем пронеслись в голове диверсанта. Фон Риттен был ошеломлен известием, но как истинный патриот нации, старался не показывать вида. Уже все репродукторы внутренней связи оповестили столь печальную новость. Хотя, как сказать. Проходя коридорами бункеров, направляясь к эскалатору, чтобы как можно скорее попасть в мастерскую герр Кролля, Скорцени с комендантом слышали разные мнения. Кто-то был в огорчении. Кто-то, напротив, таил усмешки. Но паники, на удивление, не было. Кругом продолжали работать, словно ничего не случилось. Где Европа, где война, где Берлин, а где Антарктида? По-прежнему под землей гудели агрегаты бурений. По-прежнему соблюдался распорядок дня. Операторы, техники, инженеры, штат обслуги, продолжали работать. Охрана следила за узниками концлагерей, как те извлекали тонны льда из пластов вечной мерзлоты. Гул экскаваторов, бульдозеров, снегоходов и прочей строительной техники, оглашал всю ледяную поверхность Новой Швабии. Продолжали работать подземные верфи с ангарами, теплицы и вольеры с животными. Столовые и пункты раздачи пищи пропускали сквозь себя потоки рабочих бригад, сменявших друг друга. Одним словом, работа кипела во всех ее направлениях.

— Что скажем фюреру? — миновав правое крыло подземного комплекса сострадательно вымолвил комендант.

— Все еще боитесь?

— А вы? Нет?

— Полагаю, нашему фюреру уже безразличен тот город, что он недавно покинул. Недаром он передал его Геббельсу. Сейчас герр Кролль увлечен куда более интересным для него проектом. Вы же сами заметили, с каким рвением он намерен перестроить подземную Базу, а потом взяться за перевоплощение всей Новой Швабии, там, на поверхности, — агент махнул рукой вверх, к потолкам. — И уж точно его сейчас не заботит полный крах нашей партии.

— А осталась ли она, наша партия, как вы выразились?

— Полагаю, что нет, милый Людвиг. Считайте нас с вами здесь — последним оплотом национал-социализма. Я в шутку, конечно. Нет теперь ни нацизма, ни рейха. Не Геринг, так Дёниц все отдаст англичанам, американцам и русским. Сказать по чести, нам с этого дня делать в Германии нечего. Я остаюсь здесь. В Антарктиде. Новая Швабия способна уже прокормить саму себя. У вас, а теперь и у нас в оранжереях растут пшеница и овощи. Птицефермы забиты до отказа живым приплодом птенцов. Инкубаторы, морозильники, хлебопекарни, даже пивоваренный цех — чем не новый оплот нации? К тому же, анабиозные саркофаги с генетическим фондом. Верфи с подводными лодками. Ангары с летающими дисками. Обсерватория, больницы, а вскоре и детские сады со школами. Офицерская академия. Все это в совокупности и станет новым расцветом Четвертого рейха. — Скорцени даже расхохотался. — Простите меня, дорогой барон. Я уже вещаю с трибуны, как наш беззаветный фюрер.

Миновав тоннели и технические цеха подземелий, они вошли в правое крыло жилого комплекса. Пройдя коридорами мимо столовой, кинозала, душевых, спортивных площадок и пищевых блоков со складами продуктов, подошли к отдельно огороженной территории. Здесь их любезно встретил адъютант фон Белов. Проводил. Вторым оцеплением стоял взвод автоматчиков. К ним вышел Йозеф Зепп Дитрих.

— О! Наш легендарный диверсант номер один прибыл! — заключил в объятия старого друга. — Я полагаю, уже слышали новость о сдаче Берлина?

— По всем репродукторам передали, — пожаловался комендант. — Без моих указаний, заметьте! Уж не попахивает ли это глобальным заговором? Бунтом?

— Полноте, милый барон! Просто такую информацию невозможно было скрыть от ушей обывателей всей Новой Швабии. Считайте, у нас тут целое полноправное государство. В миниатюре, если хотите. И не за всеми же деталями уследить его коменданту. Верно?

Беседуя, они прошли двумя коридорами. Лени Рифеншталь поселил в смежной комнате с Евой Браун. Сейчас они все были здесь — в мастерской. Супруга барона, вдова полковника Штрауса, знаменитая актриса и сама Ева Кролль. Не хватало Ханны Райч по понятным причинам. Их тела с водителем, профессором и заместителем коменданта так и не были найдены. Точнее, их не искали. После предупреждения и демонстрации мощнейшего всплеска модуляции, ни одна спасательная команда не отважилась выйти в снега Антарктиды, в направление оазиса Ширмахера. Вход и доступ туда был отныне строго заказан.

— О! Мой милый попутчик! — поднялась из кресла навстречу Скорцени фрау Рифеншталь.

Комендант тем временем подошел к супруге. Шепнул:

— Как наш герр Кролль?

— Закрылся. Никого не пускает, не вызывает к себе. Узнал о сдаче Берлина. Вот, собрались, ждем, когда выйдет или позовет кого-нибудь.

После приветствий с соседкой по каюте, Скорцени обвел взглядом салон. Царила та атмосфера, когда осознаешь: Все! Конец! Германии, такой, в какой все они жили, теперь нет. Канула в вечность под сапогами союзников. Но, как ни странно, настроения подавленности не ощущалось. Не было траура, безысходности, огорчения. Шок — да. Смятение — нет. Напротив, казалось, в воздухе сквозил подъем оживления, чего-то нового и еще неизведанного. Рядом, за снежными Хребтами Безумия,