Воронцов. Перезагрузка. Книга 6 - Ник Тарасов

Но я поднял руку, не давая ему сказать. Этот жест — спокойный, но решительный — остановил поток слов, готовых сорваться с его губ.

— Ты не в плену, — продолжил я, смягчив тон. — Просто ты иностранец, а времена сейчас предвоенные.

Я сделал паузу, давая ему возможность осознать сказанное.

— У вас там вообще война идёт, поэтому за тобой наблюдают. И прекрасно знают, какие знания ты получил здесь, в России.

— Во-вторых, — продолжил я, подавшись вперёд и понизив голос до почти шёпота, — в своей стране ты числишься перебежчиком, тебя считают предателем. Поверь мне, информация достоверная.

Глаза Ричарда расширились. Эта новость явно стала для него ударом. Его пальцы, только что сжатые в кулаки, теперь бессильно разжались и легли на колени. Тень пробежала по его лицу, словно облако, закрывшее солнце.

— И даже, я предполагаю, даже если ты доберёшься до своей страны целым и невредимым и захочешь что-то рассказать о медицине или о каких-то технологиях, то тебя сначала укоротят на голову, а только потом изъявят желание слушать.

Последние слова я произнёс с горькой усмешкой.

Ричард замер. Он настолько погрузился в свои мысли, что даже не шевелился, и показалось, что даже дышать перестал. Его лицо приобрело восковую бледность, а взгляд остановился на одной точке — он смотрел сквозь меня, сквозь стену, возможно, видя перед собой картины своего возвращения домой и последствий этого шага.

Только спустя несколько минут, которые я его не трогал, давая обдумать все возможные варианты, он наконец шевельнулся. Его взгляд снова сфокусировался на мне, но теперь в нём не было ни гнева, ни страха — только глубокая задумчивость и, возможно, принятие.

— Спасибо, Егор Андреевич, — сказал он тихо.

Его акцент, сейчас проявился сильнее — признак волнения, которое он не мог полностью скрыть.

— После того, как жена ваша родит, — спросил он уже слегка подавленным голосом, — вы меня прогоните? Или сдадите… к… в мою страну?

В его вопросе сквозила нескрываемая тревога.

— Нет, Ричард, — ответил я ему, улыбнувшись. — У меня слишком много на тебя планов, чтобы отдавать такого ценного кадра.

На его лице отразилось удивление, смешанное с облегчением. Брови поднялись, а в глазах появилась искра надежды, которой не было ещё минуту назад.

— Да? — удивился он, выпрямляясь на стуле. — И каких же?

Теперь он смотрел на меня с интересом человека, перед которым внезапно открылась новая перспектива, новая дорога в будущее, о которой он даже не думал.

— Будем с тобой делать больницу, — сказал я просто, как будто речь шла о самой обыденной вещи в мире.

— Какую больницу? — переспросил он, не веря своим ушам.

— Самую настоящую, — ответил я, наслаждаясь эффектом, который произвели мои слова. — Только где — я ещё не решил — здесь, в Уваровке, или же в Тулу тебя определить?

— Егор Андреевич, — сказал он с неожиданной твёрдостью в голосе, — если моё мнение важно, то я бы лучше остался здесь, вместе с вами.

— Посмотрим, Ричард, как оно получится, — ответил я. И мы вышли из дома. Я хотел поехать на лесопилку, показать как и что сделать для токарного станка по дереву, чтоб он был стационарным и уже собирался кликнуть Степана, чтоб тот седлал коня…

Как вдруг услышал истошный крик из своего же дома. Сердце моментально ухнуло куда-то вниз, а потом забилось с утроенной силой. В голове промелькнула только одна мысль — Машенька!

Резко развернувшись, я бросился в сторону крыльца. Не успел я добежать, как на порог выскочила Анфиса — растрёпанная, с выбившейся из-под платка прядью седых волос, с глазами, полными паники.

— Егор Андреевич! Егор Андреевич! — закричала она, размахивая руками. — Маше плохо!

Её голос сорвался на последнем слове, а лицо было таким бледным, что казалось прозрачным.

— Да отойди ты! — сказал я, не злобно, а больше переживая.

Анфиса метнулась в сторону, пропуская меня в дом. Я влетел в сени, сбивая какую-то утварь, стоявшую на пути, и, не задерживаясь ни на мгновение, ворвался в светёлку.

То, что я увидел, заставило моё сердце сжаться. Машка лежала возле кровати. Её длинные волосы разметались по дощатому полу, одна рука была вытянута вперёд, как будто она пыталась за что-то ухватиться перед падением. Видать, упала, пытаясь встать с постели.

Тут же за мной вбежал Ричард.

— Воды! — рявкнул он на Анфису, которая замерла в дверях, прижав руки ко рту.

Она тут же встрепенулась, словно очнувшись от оцепенения, засуетилась и через мгновение подала кувшин с водой. Вода плескалась через край, орошая пол мелкими каплями.

Ричард подбежал к Машке, опустился рядом с ней на колени, и потрогал пульс на запястье.

Я на эмоциях слегка растерялся, стоя как вкопанный возле Машки. В голове пульсировала только одна мысль: «Только бы жива… только бы жива…» Но тут же я тоже включился, опустился рядом с Ричардом, вглядываясь в лицо жены.

— Пульс есть, — коротко бросил Ричард, и эти слова словно вдохнули в меня жизнь.

Он зачерпнул воды из кувшина и побрызгал прохладной водой на щеки Машеньки. Капельки скатились по её бледной коже, как слёзы, но она не шевелилась. Тогда Ричард слегка похлопал её по щекам, при этом покосившись на меня, как бы спрашивая разрешения на такие меры.

Я кивнул, мол, всё правильно, делай что нужно.

И тут глаза Машки под веками зашевелились. Она чуть глубже вдохнула, и от этого движения я почувствовал такое облегчение, словно гора с плеч свалилась. Ещё мгновение — и она приоткрыла глаза, сначала непонимающе глядя в потолок, а потом сфокусировав взгляд на моём лице.

Я бережно поднял её на руки и осторожно положил на кровать. Её волосы рассыпались по подушке, а глаза, такие родные и любимые, смотрели на меня с испугом и растерянностью.

— Машенька, солнышко, что случилось? — спросил я, взяв её холодную ладонь в свои руки, словно пытаясь передать ей своё тепло.

— Ой, Егорушка, не знаю, — её голос был слабым. — Что-то голова закружилась… А дальше уже вы возле меня…

Ричард наблюдал за ней очень внимательно, его глаза быстро оценивали состояние пациентки.

— Попей водички, — сказал я, подавая ей кружку, которую уже