Другая жизнь. Назад в СССР-5 - Михаил Васильевич Шелест
Сделав глубокий вдох и медленный концентрированный выдох низом живота, я «подпер» диафрагму верхней частью пресса, и увидел приличные кубики, но не мою «броню», обтянутую тонкой кожей даже без напряжения. Тут же имелась небольшая прослойка жирка.
— Да-а-а… Флибер-Флибер, где ты Флибер, собака дикая? — подумалось мне.
Сполоснув лицо прохладной водой я посмотрел на ручные часы, оказавшиеся как всегда на моей правой руке. Двенадцать без пятнадцати… Так-так. А обед когда? Так, идёт уже. До двенадцати тридцати…
— Хех! Война — войной, а обед по расписанию, — сказал я сам себе, провёл расчёской по своему прямому пробору, подняв волосы наверх и пошёл одеваться. В одном отделении шкафа висела и лежала моя одежда. Убо-о-генькая одежонка, да-а-а… Какая-то бежевая рубашка с коротким рукавом и пристёгнутыми на пуговичку погонами напоминала форменную, но таковой не была. Имитация. Хм! Пойдёт! Надел. Колючая, млять! Из чего её скроили и пошили⁈ Что за ткань⁈
С брюками дела обстояли ещё хуже. Джинсов не было никаких. Висели вельветовые, типа, но… А, и хрен с ними! Надел и их. Саламандры… О! Хоть это без изменения! Бежевые. Как я любил! Носки бежевые… Та-а-а-к… Нормально выгляжу? Бэ-э-э… Хоть женат я? На такого «обсоса» я бы точно не взглянул, будь я женщиной. Капитан, млять, дальнего плавания!
— Чешется-то, как тело под рубашкой!
Память реципиента подсказывала, что кают-компания комсостава находится палубой выше в этой же надстройке. Вот я и двинулся, выйдя из каюты и пройдя по коридору, вверх по трапу. Правда, от стоящего рыбомучного смрада я сомневался, что смогу справиться с какой-нибудь едой.
Кают-компания имела двойные распашные в обе стороны двери и была практически заполнена, ха-ха, отцами командирами. Напротив двери стоял стол высшего комсостава. За ним сидели: капитан-директор, старший помощник капитана со всеми штурманами, первый помощник, то бишь — замполит, заведующий производством и главный механик. Старшие и остальные механики сидели по службам за отдельными столами. Наш стол стоял справа от входа. За ним сидели: Харьковский — старший механик, Гарасёв — механик РМУ, Шистеров — механик рыбного цеха. Пустовало моё место.
— Приятного аппетита! — сказал я, входя, прошёл к столу и, усаживаясь на своё место, поздоровался. — Доброго дня.
— Виделись уже, — буркнул Гарасёв, очень плотный, почти лысый, с плешью на всю верхнюю часть головы, неопрятный мужик лет сорока пяти, глянув на меня из из-подлобья.
Я вспомнил:
— А-а-а… На разводе в «токарке» в полвосьмого.
В кают-компании пахло относительно неплохо. Тут же к столу подошла офциантка.
— Суп сайровый, борщ, котлета, гуляш, рис, картошка-пюре, кисель, компот, чай, — сказала Татьяна, высокая стройная, симпатичная, но без трёх первых пальцев, девушка.
— Суп и котлета с пюре.
Принесла.
— Ты когда в гости позовёшь, хрен морковкин? — спросила Татьяна. — Смотри, сама приду.
— В ночную смену я, — улыбнулся ей.
— Когда у вас пересменка? — спросила девушка, обращаясь к Харьковскому.
— Он всё время, Танюша, в ночную, — улыбнулся Харьковский.
— Русо туристо. Облеко морале, — сказал я и показал обручальное кольцо, потыкав его указательным пальцем левой руки.
Татьяна фыркнула так, что поднял голову капитан, а за ним и все штурмана. Официантка расширила глаза, прикрыла губы левой ладонью и, вихляя задом, удалилась в буфет. Капитан Мухтасипов нахмурился. Он был очень строг. По сравнению с предыдущим капитан-директором Куликом. Это я вспомнил сразу.
— Чёрт! Память работает нормально! — подумал я, вспоминая, как капитан шуганул меня с мостика, куда я частенько захаживал в ночную вахту. Когда стояли вахту третий, или четвёртый помощники капитана, штурмана: Серёга Наботов и Сашка Кунгурцев.
— О! Даже имена с фамилиями помню!
— Михаил Васильевич культурный, в отличие от тебя Николай Иванович. Ты даже руки не моешь перед едой. Как вынырнешь из своей помойной ямы, обтеревшись ветошью, так и садишься за стол.
— Я на вахте, у меня третья машина встала. Мы там раком в дерьме, — просипел Гарасёв, поглощая гуляш с пюре ложкой. Он склонился над столом, сильно ссутулившись и придвинув лицо почти к тарелке
— Ну, так и питайся в столовой команды. Там все такие чумазые. И я там обедаю, когда на вахте, — продолжил нотацию Шистеров. — Григорий Григорьевич, ну когда это кончится? Поесть нормально нельзя.
Гарасёв вдруг вскочил, как медведь, поднятый из берлоги, с шумом отодвинув стул. Выскочив из-за стола, он пулей вылетел из кают-компании.
Капитан-директор, нахмурившись, смотрел на Харьковского.
— Прошу прощения, Тимур Ибрагимович, — сказал тот.
— Не превращайте кают-компанию в бедлам, Григорий Григорьевич, — сказал Мухтасипов.
— Этого больше не повторится, Тимур Ибрагимович.
— И что б я здесь никого не видел в рабочей одежде! — продолжил выговор капитан-директор. Всех касается!
Харьковский осторожно показал Шистерову кулак, пряча его от Мухтасипова за мой абрис. Я оглядел зал. Механиков-дизелистов я почти не знал, так как с ними не пересекался по работе. Технологов и электрическую службу знал. Всех поимённо. С зав-производством и старшим электромехаником даже общались по-дружески на почве каратэ. Ким Валерий Миронович был сильно меня постарше, а Пак Валерий Николаевич, не на очень. Но оба были фанатами каратэ и мы с ними кое как тренировались. Валера Пак был боксёром, а Мироныч, где-то у кого-то занимался. Здесь многие хоть чуть-чуть, но затронули каратэ. Которое сейчас находилось пол строжайшим запретом. А меня что-то не брало, хе-хе. Не думал я «здешний» об опасности уголовного преследования. Почему? Хрен его знает. Именно «его», да… Но в конце концов, запрещено тренировать, а тренироваться самому никто не запрещал.
Здесь я, кстати, под крышу милиции, не залез. И под крышу КГБ тоже не залез. Хотя в первой жизни, я «помнил», меня в этом возрасте, как только вступил в партию, тоже «занесло» под комитет государственной безопасности. Засосало, так сказать. Сейчас — нет. Чувствовал себя невинным, как слеза ребёнка, и чистым, как стекло.
Я тщательно пережёвывал пищу и размышлял о случившемся.
То, что меня убили, а моя матрица перескочила в другой мир и другое тело, — это, скорее, хорошо, чем плохо. Всё-таки не
