Другая жизнь. Назад в СССР-5 - Михаил Васильевич Шелест
Моя матрица в прошлом мире была основной. В ней хранились данные с других матриц, структурированные и индексированные. То есть я помнил все специальности, которые изучал мой героический, не побоюсь этого слова, предок. Тысячи пережитых им жизней, это серьёзно! Я уже на второй запаниковал и даже заплакал, а он мужественно нёс бремя перерождений. Нёс, «ростя над собой», и передав мне настоящий кладезь знаний.
Правда, память о какой-нибудь конкретной жизни моего предка, о его будущем, у н=меня не осталось. Не обращался я к ним за ненадобностью, а поэтому и не осталось у меня о них следа. Но первая и вторая «память» присутствовали, да, так как просматривали мы их с «предком». Для сравнения с моими действиями. Да и про Дроздова с Судоплатовым там я черпал информацию.
Здешний мир, как я понял, практически повторял мою первую жизнь. За исключением работы в КГБ. Хм! Но, вдруг ещё предложат? Тут у нас пятый помощник капитана по пожарной части — соглядатай. Сукачев фамилия. Хе-хе… Нормальный парень. Мы с ним тем летом неплохо повеселились, ха-ха… На день рыбака… На реку Сучан ездили узким кругом, ха-ха… С двумя ящиками водки, двумя канистрами не фильтрованного пива и вином для девушек. Да-а-а…
Пить мой реципиент, в отличие от меня «старого», не боялся и делал это умеючи, строго контролируя процесс отравления организма. Самоконтроль — наше всё. Медитации, йога, цигун, тайцзицуань, каратэ, ду-ин и шиатсу[1]. Сейчас прибавилось умение управлять своими нейронными связями. Про чужие нейроны — пока не знал, а своими уже занялся. В первую очередь мышечными нейронами. Для переноса в мышцы наборов поведенческих алгоритмов и распределения по телу оперативной информации.
Хоть эта возможность у меня осталась. Тоже не мало… Но получиться ли у меня раскачать своё тело до такого же уровня как «старое»? Посмотрим. Хотя… Толку-то себя прокачивать? Ни от пули, ни от неожиданного ножа или какого другого холодного оружия, не убережёшься. Да и, как я понял, что-то у меня с сердечком неладное. И в этой жизни, как и в первой, и во многих других. Тело загибалось от сердечной хвори. Причём — неожиданной. Может быть, между прочим, из-за тех перегрузок, какими я его мучал. Так, может быть, ну её нафиг эту физкультуру? Излишества всякие? Для чего? Ведь не пригодились в обычной жизни от слова совсем, если не брать службу, мои навыки скалолазания, каратэ. Я и не дрался-то почти. Сам иногда встревал, но можно было бы и мимо пройти… Да-а-а… Вопрос на миллион долларов.
Вспомнив про оставшиеся в том мире мои финансовые накопления, я застонал.
— Ты что это, Михаил? — спросил Харьковский. — Зубы болят?
Он уже давно выпил свои два компота и сидел, наблюдая за мной.
— Прикусил щёку, — сказал я.
— О чём думаешь?
— Он уже о жёниной подмышке думает, — сказал Шистеров, тоже, кстати, наблюдающий за мной.
— Я о ней всегда думаю, — буркнул я.
— Не заберёшь заявление? Я пока ещё не отправлял заявку о замене.
— О, как! Значит я списываюсь на берег! — понял я и сразу вспомнил, что да.
— Не-не, Григорий Григорьевич. Отправляйте заявку на замену. Не хочу ещё восемь месяцев в море торчать.
— Замена-то есть. А почему ещё восемь. Вроде, через три месяца на базу?
— Хм! Ага! После капитального ремонта? Год и восемь месяцев, будьте любезны, отпашите!
— Ты что-то знаешь? — нахмурился Харьковский.
Я знал, но сказал, пожав плечами, обратное.
— Логика.
— Фух! — выдохнул замерший Шистеров. — Напугал!
— А что тебе бояться? Валентина твоя рядом, — пророкотал стармех.
У него интересный был голос. Он, хоть и картавил слегка по понятной причине, но звуки из него выкатывались, словно горный поток, перекатывающий камни. Большие камни. Харьковский внешне соответствовал своей фамилии. Он был носаст, черноглаз и черноволос. Мне было известно, что он имел солидную плешь, которую скрывал, укладывая длинный «чуб» по спирали. Очень ловко скрывал, кстати.
— Так она и спишется, если что. Ей к родителям надо. А меня она одного не оставит.
— Да не-е-е… Не оставят нас без захода. Пару месяцев но дадут. Это сколько «промов» спишется, снова «пассажир» фрахтовать для замен?
Шистеров, круглолицый с пухлыми руками крепыш среднего роста, он как раз поднялся из-за стола, сказал, усмехнувшись:
— Контора богатая. Когда они экономили? Это разные статьи расходов.
— У Шистерова жена работает в нашей судовой бухгалтерии, — вспомнил я. — Надо бы взять аванс и заглянуть в судовой магазин. Может приодеться получится до списания. Это я до этого думал, что в нашем магазин завозят только конфеты-печенье. Теперь-то я знаю, что там много чего есть, но не про нашу честь, конечно. И продавщица ходит такая важная! Просто павлин-мавлин! Золотом-бриллиантами обвешена, как елка новогодняя. Как её ещё не «выставили» ни разу? Удивляюсь.
— Странный ты какой-то сегодня, Михаил, — сказал Харьковский и тоже поднялся.
Поднялся и я. Простую еду я ел быстро. Да, и что её было смоковать? Котлету ту?
После обеда спустился на «свою», мать её, палубу и вышел на наружу к аварийно-спасательным шлюпкам. Палуба так и называлась — шлюпочная. Посмотрел на море, покрытое льдинами. Было прохладно. Март в Охотоморье — зима, однако.
— Ска, день рождение отмечать! — подумал я. — Понаприглашал кучу народа. Самогона наварили… Литров десять. В холодильнике только три банки стоит. Но и этого впритык. Знакомых у меня много. Общительный я, да-а-а…
Я уже думал об этом теле, как о своём. Быстрая, однако адаптация и синхронизация матриц. Полное погружение в чужую реальность. Хм! Чайки летают! А до берега-то далеко. Тут и живут на корабле, а кормятся рядом. Вон какая огромная кормушка! Что творилось за бортом я не видел, но знал, что там, в буквальном смысле, кипела и бурлила жизнь. Все морские обитатели радовались присутствию плавбазы. Кроме минтая, конечно, живущего на глубине попадающего сначала в тралы, а потом к нам на борт. К «нам», да-а-а…
Я вернулся в каюту. Уснуть вряд ли получится, но попытаться стоит попробовать. В конце концов могу же я приказать матрице отключиться
