В дивизионе - Алексей Дягилев

Продолжения не последовало, спал я без сновидений, так что проснулся ещё до подъёма. Распаковал свой мешок, всё лишнее мыло сложил на краю стола, внимательно его рассмотрев при дневном свете. Мыло как мыло, обыкновенное, хозяйственное советское и нисколько не вкусное. В вещмешок прячу всё своё дополнительное вооружение, документы и награды, забрав оттуда только смену белья, которую ложу в противогазную сумку, предварительно вытряхнув из неё противогаз. Мало ли что. Вдруг из свидетелей стану подозреваемым, и меня упекут в застенки. Так что лишние улики мне ни к чему. Вот только кому на храненье его передать? Рассматриваю я спящих красноармейцев. Кто-то из них стучит комиссару, причём как-то избирательно и однобоко. Хотя, мы ведь во дворе разбирались, любой, проходящий по улице, мог наши разборки подслушать и подглядеть в дырку в заборе. Ладно, отдам комиссару. Надеюсь, партийная совесть у него пересилит любопытство. А если не пересилит, то на этот случай у меня эфка за колечко привязана, а не немецкое яйцо, как в рюкзаке с кирпичами.

Пока я собирался, Удальцов вскипятил воду в котелке на плите печки-инвалида, так что быстро пью утренний кофе (кипяток с рафинадом вприкуску) и перекусываю корочкой хлеба. После чего назначаю наряд на НП.

— Наливайко, сразу же после завтрака берёшь с собой Удальцова и Чеботаря и следуешь в первую роту первого стрелкового батальона. Там выберете НП и будете с него наблюдать за противником.

— Понял. — С ленцой отзывается усатый.

— Зато я не понял. А ну-ка повторить приказание! — строю я расслабившегося хохла.

— Есть, забрать с собой Удальцова и Чеботаря и выбрать наблюдательный пункт в первой роте. После чего наблюдать за противником. — Вскакивает он со скамьи, на которой сидел и, вытянувшись по стойке смирно, повторяет приказ.

— Вот так-то лучше. А к обеду я уже буду на месте. Хотя… Джафаров!

— Я. — Откликается, сидящий за столом ефрейтор.

— Если меня не будет, сразу после обеда вместе с Барановым и Ростовым смените на НП группу Наливайко.

— Есть, сменить группу Наливайко после обэда. — Встаёт и повторяет он приказание.

— Сейчас занимаетесь по распорядку, а я пошёл. — Отправляюсь я в неизвестность. При оружии и в полной боевой экипировке. Пускай бойцы видят, что я ушёл со всеми вещами. В случае чего, к ним будет меньше вопросов.

По пути захожу в штаб дивизиона, где Иван Капитонович выписывает мне «увольнительную», о том что:

«Старший сержант Доможиров Н. Н. направляется в военную прокуратуру 341-й стрелковой дивизии для дачи свидетельских показаний.»

Ставит штамп дивизиона и расписывается. Комиссара в штабе я не застал, так что приходится импровизировать на ходу.

— Товарищ лейтенант, вы за вещичками моими не присмотрите, пока я в командировке? — снимаю я с плеч вещмешок. — А то в нашем амбаре проходной двор, опера всякие шляются, как шпионы немецкие. Боюсь, сопрут. — Шучу я.

— Всё так серьёзно? — Смотрит он мне в глаза.

— Более чем. И будьте поосторожней. Там у меня не только личные вещи и награды, но и гранат немного. — На всякий случай предупреждаю я.

— Хорошо. Оставляй, коли так. В уголок вон поставь, под лавку. У нас в штабе немецких шпионов нет.

— А вы в этом точно уверены? — снова юморю я.

— Уверен. — С сомнением говорит Капитоныч. — Ни пуха. — Желает он мне удачи.

— К чёрту. — Посылаю его в ответ.

На выходе нос к носу сталкиваюсь с комиссаром, и замираю по стойке смирно, приветствуя старшего по званию. Карабин у меня на ремне, так что рукой не машу.

— Товарищ Доможиров? — Узнаёт он меня.

— Так точно. — Подкалываю я замполита.

— А вы куда? — поморщился он, услышав такой ответ. Но всё-таки не стал делать мне замечание.

— Так, в штаб дивизии. В прокуратуру вызывают.

— Вы это, поосторожней там будьте. И что-то я ещё хотел спросить? — задумался комиссар. — Вспомнил! — Прямо как Ньютон прокричал он, когда тому на голову свалился кирпич, или яблоко, тоже не помню, давно это было. — Вы же у нас комсомолец?

— Да. — Подтверждаю я его догадку.

— Тогда обязательно зайдите к ответственному секретарю ВЛКСМ и встаньте на комсомольский учёт. — Жестикулирует он поднятым вверх, пальцем правой руки.

— А к безответственному секретарю можно зайти? — снова зачем-то шутю я.

— К безответственному нельзя! — отрубил комиссар. — И следите там за словами.

— Разрешите, идти?

— Идите. — Отпускает меня замполит, предупредив, чтобы я следил за базаром.

До Елизаветовки, где располагался штаб нашего артполка, топать мне километров шесть с гаком, и ещё километр до Ново-Александровки, где находилась военная прокуратура и другие штабные и вспомогательные подразделения дивизии, поэтому бодро вышагиваю по левой обочине дороги, соблюдая все правила уличного движения. Негромко напевая задорный мотивчик из творчества Михаила Круга.

А в тверском ГПУ молодой оперок шил дела с пролетарским размахом.

На столе у него я прочёл некролог, и кольнуло в груди под рубахой…

А потом решил приколоться и перевести эту песню с блатного на нормальный, почти русский язык. Как это сделал Доцент в советском фильме про джентльменов удачи. Всё-таки блатной жаргон или феню я по песням Круга и изучал, ну почти. Был в этом и некий смысл. Чтобы при прокурорских не «ботать по фене», а то ещё примут за матёрого уголовника, у которого восемь ходок — семь пятнашек, и всё за огурцы. Вот только толковый следак или опер, вряд ли купится на это фуфло, на котором разговаривают типа крутые перцы, считающие себя блатными авторитетами в моём времени. Фуфлогоны они, а не авторитеты, а феня, льющаяся из всех динамиков, это уже не тайный язык офеней, а блатная тарабарщина. Так что как говорил великий, не знаю кто — «Пехаль киндриков куравь, пехаль киндриков лузнись — смуряком отемнеешь.» И я занялся народным творчеством, чтобы скоротать время в пути. Вначале напевал куплет, а потом пытался его перевести.

Лёха Чиф, фармазон, подогнал фуфеля, скрасить вечер за стирами в очко.

Она круто вошла, ножки, груди: а-ля! — я б всю жизнь с ней сидел в одиночке.

Веня лепень одел и расплавился весь, пальцы веером: 'Здрасте, гражданка,

Вам, наверно, ещё