Он вам не Тишайший - Вадим Шведов
Сами сестры одеты по-домашнему, но богато. На Татьяне — сарафан из голубого шёлка с вышитым на нём журавлями. Шестнадцатилетняя Ирина предпочла тёмно-зелёный бархат, оттенявший её русые волосы. Анна — в вишнёвой понёве и белой рубахе с шитьём по вороту и обшлагам. Она, конечно, удивила. Обычно понёву одевают замужние, но средняя сестрёнка всегда имела на всё своё особое мнение.
Сказка подходит к концу. Василиса, разумеется, отгадывает все загадки и предстаёт во всей мудрости и красоте. Девицы вздыхают с облегчением и одобрением. Сказочница замолкает и снова кланяется мне в ноги.
Наконец, вносят ужин, а я остаюсь с близкими наедине. Но сначала поесть. Сегодня ужин у нас постный: грибные похлёбки, пироги с рыбой, солёные грузди, овсяной кисель с мёдом. Первое время едим с сёстрами молча. Но Татьяна вдруг не выдерживает.
— Скучно нам, братец, — говорит она, ковыряя ложкой в миске. — Совсем скучно. В городе, слышно, новые палаты каменные строят, немцы какие-то по улицам ходят в смешных штанах, а мы здесь сидим словно в клетке.
— Да вас же никто не держит, — удивляюсь. — Выезжайте на богомолье или подмосковные вотчины…
— Это совсем не то! — возмущается Ирина, и в её глазах вспыхивает давно копившееся раздражение. — Это не развлечение вовсе. Мы хотим посмотреть на травлю!
— Какую ещё травлю? — спрашиваю, чуть не поперхнувшись киселем.
— Самую обычную! — подключается Анна, и её обыкновенно спокойное лицо оживляется. — Батюшка всегда устраивал. Медведи с добрыми молодцами боролись…Так весело было! А ты ничего такого не делаешь. Всё работа да молитвы.
Меня передёргивает. Кровь, кишки, крики умирающего человека и рёв зверя — вот их «весело».
— Какая же это забава, — говорю, стараясь сдержаться. — Смотреть как медведь молодца калечит?
— Да не всегда же калечит! — не унимается Татьяна. — А даже если кто и помрёт, то хоть народ порадует.
— Ты всегда был странный, Алёшенька, — вздыхает Ирина. — Не любил ни охоты, ни кулачных боёв, ни травли. Всё больше по церквям да с книгами. Но мы-то здесь при чём? Почему из-за твоих странностей должны скучать?
Мысленно посылаю себя в далёкое эротическое путешествие. Зачем я вообще сюда пришёл? Сидел бы в кабинете, да карты изучал. Нет, надо было пойти, «почувствовать настроение». Почувствовал.
— Ладно, — сдаюсь, понимая, что спор бесполезен. — Велю организовать.
Три лица рядом со мной тут же проясняются. Даже Ирина удостаивает меня лёгкой, едва заметной улыбкой. Проклятье! Теперь и правда придётся устраивать это кровавое месиво. Может, хоть зверей одних травить, без людей? Или ввести какие-то правила…Бред. Отступать некуда. Обещал.
Разговор плавно перетекает на другие темы. Девушки оживляются, начав делиться услышанными от подружек сплетнями.
— А у воеводы Жданова, слышь, дочка сбежала, — тараторит Татьяна. — Со стрельцом! Представляешь? Её нашли вёрст за пятьдесят от Москвы, в телеге с сеном. Теперь её, бедную, в монастырь навечно упрячут.
— Это ещё что! — подхватывает Анна. — А у Крюковых-то, что творится! — Жена его, говорят, приворотный корень подмешивала в питье, чтобы муж по сторонам не смотрел. А он его почуял, избил жестоко и теперь судится, чтобы её силой в монастырь упечь. Скандал на весь город!
— А ко мне сваха приходила от Злобиных, — важно сообщает Ирина, снова чувствуя свою значимость, как старшей. — Просят руки одной из наших девиц для младшего сына. Но я слышала, что он, — сестра понижает голос до шёпота, не то чтобы очень здоров. Слух идёт, — падучей страдает. Так что я отказала. Негоже нашу девку за такого отдавать.
Слушаю этот поток придворной жизни, смеси из настоящих трагедий и мыльной оперы и понимаю какой же это маленький, замкнутый мир. Все всех знают, все обо всём судачат. И каждая такая история — настоящая драма для её участников. А для остальных — всего лишь повод для пересудов за рукоделием.
Постепенно беседа стихает. Ужин идет к концу. Чувствую, что пора уходить, оставляя их собственному миру.
Тут Татьяна внезапно поворачивается ко мне.
— Алёшенька, а правда, что ты велел искать себе по всей Руси невесту? — спрашивает она прямо, по-детски.
— Правда, — подтверждаю. — Обычай такой. И бояре настаивают. Надо царству наследника давать. Так что смотрите, — добавляю с лёгкой ухмылкой, — скоро у вас будет новая сестра.
— Только бы не спесивая, — тихо вздыхает Анна.
Встаю из-за стола.
— Мне пора. Дела ждут. Отдыхайте.
Прощаюсь со всеми. Сёстры провожают меня до порога светлицы. Возвращаюсь в свои покои, а в голове всё ещё стоит шум от сплетен и глупой просьбы устроить травлю. Чувствую, что несмотря на всё родство, сёстры меня не понимают и побаиваются. Да и ладно. Лишь бы не мешали. А травлю всё-таки придётся устраивать. Чёрт побери это дурацкое Средневековье!
* * *
Осень в степь пришла рано. Трава пожухла и окрасилась бурым цветом. Холодный ветер гнал по бескрайнему простору низкие, рваные тучи и выл в ушах у всадников. Именно это время крымские татары выбирали для набегов. Реки обмелели и их легко переходить, земля подморожена первыми холодами. Но главное, — урожай у русских уже убран, а значит, есть что грабить.
Двое лазутчиков, Степан и Мирон, лежали в высокой, сухой траве на вершине одного из немногих холмов. Внизу по старой Ногайской дороге, тёк нескончаемый поток всадников. Пыль столбом стояла над дорогой, сливаясь с низким небом. Воздух гудел от топота тысяч копыт, скрипа телег, гортанных криков. Степан, бывалый воин со шрамом через всю щеку, молча, с каменным лицом считал знамёна.
— Тысяча…Три…чёрт, Мирон, больше восьми тысяч, — прошептал он, и в его голосе впервые за долгую службу прозвучала тревога.
Мирон, парень с широким испуганным лицом, лишь молча кивнул, не в силах оторвать глаз от этого живого, вооружённого потока. Ему казалось, что он будто чувствует запах чужаков — даже здесь, в отдалении.
— Голубей, — резко скомандовал Степан не
