Воронцов. Перезагрузка. Книга 6 - Ник Тарасов
Где-то за окном снова раздался тот самый звук — хрустящий, отчётливый в утренней тишине. Я прислушался, не понимая его природы. Потянулся всем телом так, что суставы заскрипели после долгой неподвижности.
— Да что ж такое-то, — пробормотал я, свешивая ноги с кровати.
Снова этот хруст. Я огляделся — Машки рядом уже не было, лишь смятая подушка и еле заметная вмятина на перине говорили о том, что она недавно встала. От печи тянуло теплом, в доме стоял уютный полумрак раннего утра. Сквозь заиндевевшее окно едва пробивался робкий зимний свет.
Накинув на плечи рубаху, я прошлёпал босыми ногами по холодным половицам и выглянул в светлицу. Машка с Анфисой хлопотали у стола — одна раскатывала тесто, вторая чистила картошку.
— Доброе утро! — громко сказал я, приглаживая взъерошенные после сна волосы.
— Доброе утро, Егор Андреевич, — хором ответили обе, не прерывая своих занятий.
Машкины руки были по локоть в муке, а у Анфисы фартук уже успел испачкаться от картофельной кожуры.
— А что случилось, вы не в курсе? — спросил я, зевая и потирая глаза.
— А что не так? — удивилась Маша, отвлекаясь от теста. — Разбудили тебя, Егорушка, своей стряпнёй?
— Да нет… Что за хруст под окном?
Анфиса рассмеялась, вытирая руки о фартук:
— Так это Степан ходит туда-сюда, мы его не пускаем, чтоб вы выспались, Егор Андреевич. С рассвета топчется, дожидается, когда вы проснётесь.
— А хруст тут причём?
Машка улыбнулась и лицо её стало ещё милее.
— Так снег же выпал, — сказала она, кивнув на окно. — Вот он у него под ногами и хрустит.
Я повернулся к окну и только теперь заметил, что стёкла покрыты морозными узорами, а сквозь них видно белое марево, укрывшее двор. Действительно, снег! Первый в этом году, неожиданно выпавший за ночь.
Я рассмеялся, представив, как бедный Степан топчется под окнами, боясь потревожить мой сон, но одновременно сгорая от нетерпения что-то сообщить.
— Ну что ж, — сказал я, отсмеявшись, — зовите этого ходока сюда. Будем завтракать.
Анфиса тут же метнулась в сени — только подол юбки мелькнул. Скрипнула входная дверь, впустив в дом морозный воздух, и буквально через мгновение она вернулась вместе с клубом пара и Степаном, который, переступив порог, старательно отряхивал шапку от снега.
— Доброе утро, Егор Андреевич! — поприветствовал он меня, румяный от мороза. — Как съездили? Как справились? Я что хотел сказать…
— Да подожди ты, — перебил я его, поднимая руку. — Я только проснулся. Давай садись, завтракать будем.
Степан почесал затылок, смущённо переминаясь с ноги на ногу:
— Так я… это… уже позавтракал…
Он слегка замялся, оглядываясь на стол, где Машка с Анфисой уже расставляли миски с дымящейся кашей, блюдо с румяными пирожками и крынку со сметаной. Его ноздри заметно расширились, втягивая аппетитные запахи.
— Спасибо, не откажусь, — наконец выдохнул он, не в силах противиться искушению.
Степан присел за стол, а Машка с Анфисой наставили столько разных снедей, что я даже не дал ему и слова сказать — ели молча, наслаждаясь каждым куском.
После завтрака я оделся потеплее — натянул портки, сапоги, тёплый зипун — и вышел со Степаном во двор. Морозный воздух обжёг лёгкие, заставив на мгновение задержать дыхание.
Мир преобразился за ночь. Всё вокруг было белым-бело, словно кто-то набросил на деревню огромное пуховое одеяло. Крыши изб, заборы, колодец — всё покрылось толстым слоем пушистого снега. Деревья стояли в белых шубах, ветви их прогибались под тяжестью снежных шапок. Солнце заставляло снег искриться и переливаться, словно усыпанный алмазной пылью.
Воздух был чистым и звонким, каждый звук в нём разносился далеко — слышно было, как на другом конце деревни лает собака, как скрипит колодезный ворот, как переговариваются женщины, развешивающие бельё. Дым из труб поднимался прямыми столбами к небу, такому высокому и пронзительно-синему, какое бывает только зимой.
— Так что прибежал-то так, с самого утра, Степан? — спросил я, глубоко вдыхая морозный воздух.
— Доложиться, Егор Андреевич!
Я посмотрел на него выжидающе:
— Ну, докладывай.
Степан поправил шапку, откашлялся, принимая важный вид, и выпалил:
— Всё хорошо!
Я молча смотрел на него, ожидая продолжения, но его не последовало. Степан стоял, гордо выпятив грудь, словно только что сообщил невероятно важные сведения.
— Замечательный доклад, Степан. Спасибо, прям тебе, обрадовал, — я от души рассмеялся.
А он смотрел на меня удивлённо и понять не мог, чего же я смеюсь. Его брови сошлись на переносице, а в глазах читалось искреннее недоумение — что не так с его докладом?
Я всё не мог успокоиться, представляя, как Степан с рассветом топтался под моими окнами, бдительно охраняя мой сон, чтобы в итоге сообщить столь содержательную новость. Снег хрустел под ногами, мороз пощипывал щёки, а мой смех облачками пара растворялся в чистом зимнем воздухе.
Отсмеявшись, я всё-таки подумал: хорошо, когда всё хорошо.
Глава 15
— Найди мне Петьку, — сказал я Степану, поправляя ворот рубахи, который немного натирал шею.
Степан кивнул и, нахлобучив шапку, вышел со двора. А я вспомнил про подарки и вернулся в дом. Целый же баул в лавке накупил у купца. Вчера как домой зашел, так и положил его в светёлке.
Машка у печи хлопотала, в белом переднике, волосы под платком убраны, только непослушная прядка выбилась и падала на лоб. Заметив меня, она улыбнулась, так ласково, что сердце моё дрогнуло, как всегда при виде её улыбки.
— Вот, — говорю, — распаковывай. — А сам присел на лавку, оперся локтями о стол и подпер подбородок кулаками, наблюдая за ней.
— А что там, Егорушка? — спросила она, вытирая руки о передник и подходя к баулу.
— Вот и посмотришь, — ответил я, предвкушая её радость.
Машка стала развязывать узелки, распаковывать, бережно, словно опасаясь повредить содержимое. Её тонкие пальцы ловко справлялись с тугими узлами, а я любовался, как менялось её лицо с каждым новым предметом, который она доставала.
Она ахнула, прижав ладони к щекам. Глаза её расширились, засияли, как две ясные звёздочки на вечернем небе.
— Ой, Егорушка, — выдохнула она, разворачивая тонкую шаль, расшитую мелкими цветочками. — Тут шаль!
Она накинула её на
