Муля не нервируй… Книга 7 - А. Фонд
— Что же мне делать? — сказал я. — Выкроил буквально пару часов, чтобы увидеть её. Отец просил. А тут такое дело…
— Как там твой отец, кстати? — спросила Белла.
— Да уехал он к тёте Лизе… за границу.
— Ну, это я слышала, — сказала Белла.
— Откуда? — удивился я.
— Да встретила Глашу на базаре. Это ж Глаша! Она всё знает, — засмеялась Белла.
— Понятно, — расстроенно сказал я. — Ну ладно, что ж, тогда, может быть, зайду вечером. Или завтра…
— Да зачем тебе заходить вечером? — сказала Белла, — оставь пирожки, я передам ей.
Я поставил корзинку на стол.
— Ого, сколько Дуся напекла, — улыбнулась Белла.
— Кстати, — сказал я, — возьми и себе, сколько надо.
— Да возьму, конечно, два-три пирожка, больше не буду, потому что зачерствеют. И Машке тоже столько много не надо, она и так сильно поправилась. Слушай, а вот давай, Муля, знаешь, что сделаем? Тут пирожков очень даже много. Мы вдвоём с Машкой не съедим. Давай половину возьмём и сходим к Музе, ведь ты её уже сто лет не видел?
Я задумался. Времени у меня ещё было полно. И, так как с Машей я не встретился, то, в принципе, пару часов вполне можно было выделить и на Музу.
— А давай, — обрадовался я, — как раз посмотрим и узнаем, что у неё, да как.
Белла ловко распределила пирожки, отложив те, что для Маши, и для себя. А остальные она сложила в корзинку и сказала:
— Сейчас я быстро переоденусь, и мы идём.
Затушив сигарету, она выскочила из кухни. Я остался сам, докуривая. Интересно, почему все комнаты пустые? Я помню, как только попал сюда, как здесь происходило подселение Орфея к Пантелеймоновым. И какие были «бои» за квадратные метры. А сейчас все комнаты пустуют. Кстати, что-то не слышно и этих странных соседей.
Когда Белла вышла уже с подкрашенными губами и в «парадном» платье, я спросил её об этом.
— Да всё просто, — засмеялась Белла, — всё так хорошо получилось. Орфей Жасминов так и остался прописанный в своём чуланчике. Герасим тоже, забыл выписаться. В твоей комнате живёт, Маша. Я осталась у себя. С Музиной комнатой такая картина: она не выписывается. Это я ей посоветовала, кстати. Потому что Муза ждёт, что Софрон вернётся из тюрьмы и она его поселит в своей комнате, а сама пропишется у своего Виталия.
— Понятно, — кивнул я. — Наверное, тебя такое соседство совершенно не радует?
— Да мне как-то всё равно, — отмахнулась Белла. — Софрон меня никогда не трогал, а я не трогала его. Да и думаю, что ничего у неё не получится — уже тут шуршал дядя Вася, наш дворник, а он же все вынюхивает. Думаю, он уже стукнул в ЖЭК, и скоро у неё эту комнату отберут. Да и вообще забьют тут все комнаты новым народом.
— А комната Фаины Георгиевны?
— Ну, это же комната Глаши, — сказала Белла. — Фаина Георгиевна два раза приходила и тут ночевала. Она всегда периодически приходит. Как говорится, «в народ», для того чтобы набраться эмоций трудовых, и чтобы потом играть более по-настоящему. Так она мне рассказывала… Хотя я думаю, она просто устаёт от болтовни Глаши и скрывается тут от неё.
Я засмеялся.
— Узнаю Фаину Георгиевну.
Мы вышли из квартиры и прошлись по Москве. Погода была прекрасная, мы медленно шли, болтая обо всём, о пустяках, и так хорошо было. Так, потихоньку мы дошли до общежитий, которые относились к Московскому зоопарку.
Муза, когда нас увидела, страшно обрадовалась — слово «страшно» это не аллегория, а реально. У неё аж слёзы выступили на глазах.
— Муля! Белла! — воскликнула она и бросилась обниматься.
— Ну, как вы тут? — спросил я, когда уже страсти поулеглись и нас пригласили в комнату.
— Чудесно, — засмеялась Муза. — У нас с Виталием прекрасная комната. Вот, смотрите, я вам всё сейчас покажу и расскажу!
Она завела нас к себе. Там действительно всё выглядело уютно и мило. В той коммуналке я у Музы был в гостях всего лишь один раз, и не скажу, что её комната на меня произвела положительное впечатление. Очень уж там всё убого было и аскетично. Здесь же, такое впечатление, что Муза решила оторваться за все свои годы серого и бедного существования.
На кровати лежало бордовое вышитое покрывало, с пенными рюшами и помпонами по краям. Стол был накрыт синей плюшевой новой скатертью. На столе стояла хрустальная ваза с цветами. На кровати высилась горка подушек — я насчитал аж шесть, — причём все они были обильно вышиты и накрыты сверху прозрачной, вязанной крючком, пелеринкой, которая также была вышита по краям. Даже шкаф был накрыт сверху пёстрой вышитой салфеткой. На стенах висели репродукции известных картин. Правда, я не такой уж и знаток искусства, но узнал Ренуара и Брюллова.
— Ой, а мне к чаю вас особо и угостить нечем, — смутилась Муза, когда мы уже рассаживались за столом в комнате пить чай.
— Да погоди ты, Муза, причитать! Я чуть не забыла! — засмеялась Белла и вытащила из сумки свёрток с пирожками Дуси. — Вот, Дуся пирожков напекла. Так, что нормально будет. Давай, тащи свой чай.
— Ой, как я уже давно не ела Дусиных пирожков! — всплеснула Муза и посмотрела на нас искрящимся от смеха взглядом.
Муза сильно изменилась. Если раньше это была сухонькая неулыбчивая женщина, которая прямо держала спину и высоко подбородок, недоедала и брала у Мули бесплатные талоны на вегетарианскую столовую, то сейчас, в замужестве, она раздобрела и пополнела, её щёчки налились румянцем, а на губах постоянно блуждала добрая улыбка. Из прошлой Музы осталась только ровно выпрямленная спина и высоко поднятый подбородок. Сейчас она выглядела очень мило, была в домашнем халатике в голубой цветочек, а на голове повязала красивую косынку, словно обычная домохозяйка, а не балерина.
— Ну, так надо хоть иногда заходить к нам в гости, — деланно проворчал я. — Дуся тебе всегда рада.
— Да всё как-то некогда, — чуть смутилась Муза. — Виталий сейчас бригадир над звероводами в зоопарке, а мне
