Муля не нервируй… Книга 7 - А. Фонд
А рано утром, когда мы с Дусей пили чай (Дуся всегда встаёт рано, а у меня после поездки в Якутию биологические часы сбились и я стал просыпаться в шесть утра), к нам на кухню вышло всё семейство Адияковых.
— Илиигин суун, — сказала Надежда Петровна Анфисе и Алёше на чистейшем якутском языке.
От этих слов дети развернулись и дружно ушли в ванную.
У Дуси отвисла челюсть. У меня, честно говоря, тоже.
— Мама, ты знаешь якутский язык? — спросил я. — Или что это было?
Надежда Петровна пожала плечами и невозмутимо ответила:
— Почему бы мне не выучить ещё и якутский? Ведь я знаю семь иностранных языков, Муля. А твоя тётя Лиза — двенадцать.
От удивления я чуть не сел мимо стула.
Когда семейство Адияковых ушло уже к себе, забрав Анфису и Алёшу (чемодан с вещами я клятвенно обещал принести чуть попозже, но Адияков сказал, что пришлёт машину), я прикинул, что мне сегодня предстоит сделать. Идти на работу не хотелось, у меня ещё было целых два отпускных дня. И хоть я уже изнывал от любопытства, что там происходит, но мозгами человека двадцать первого века реально понимал, что стоит мне нарисоваться на пороге Комитета искусств СССР, как меня сразу к чему-нибудь припрягут. Да ещё и на общественных началах. Заставят что-то делать, а ведь своих личных дел у меня и так скопилось довольно много.
Одной из задач, которые мне следовало выполнить в первую очередь, была просьба Модеста Фёдоровича присмотреть за Машей. Других дел тоже хватало, но Маша шла в первую очередь, и даже не столько потому что просил Мулин отчим, а потому что ей вот-вот уже скоро рожать. Поэтому я отложил все свои текущие дела, прихватил корзинку с пирожками, которую сердобольная Дуся напекла для Адияковых детей, но, как обычно, промахнулась и получилась просто огромная куча, и отправился на свою старую коммунальную квартиру.
Ключ я так им и не отдал, поэтому спокойно открыл дверь и вошёл. Там было тихо, такое впечатление, что никого и не было. Мда, всё так изменилось: помнится, когда я здесь жил, то шум и какие-то разговоры были постоянно. Моя бывшая комната оказалась заперта. Пожав плечами, я прислушался — никого. Я прошёл по коридору и постучал во все двери — никого!
И тут из кухни выглянула Белла. В зубах у неё была папироса.
— Ой, Муля! — обрадовалась она. — А я-то думаю, кто здесь ходит и в двери стучит! Думала, из ЖЭКа пришли. Заходи! Я тут курю.
— Да, я тоже покурю, за компанию, — сказал я, хотя уже в последнее время немного забросил эту пагубную привычку, но переговорить с Беллой, старой соседкой-подругой, было под дымок вполне уместно.
— Как тут дела? — спросил я, по старой привычке прикуривая от конфорки. — И где Маша?
— Маша пошла в больницу, — выпуская дым колечками в форточку, невозмутимо ответила Белла. — Скоро ей уже рожать, она всё никак не может определиться со сроками.
— Да уж, — сказал я. — А вообще, я её не понимаю. Она так хорошо устроила свою жизнь возле моего отчима. У неё же было всё: и квартира, и положение в обществе, диссертация, работа, материальные блага. Вот зачем ей были эти все скандалы? Что ей было нужно? Почему она так поступила? Не понимаю я этих баб…
— Да всё тут просто, — пожала плечами Белла. — Она всё прекрасно рассчитала. Я имею в виду то, что ты сейчас перечислил. Мозгам пораскинула и рассчитала. А мозги у неё есть. Умная девка…
— Умная бы так не лоханулась, — усмехнулся я.
— То-то и оно! — наставительно кивнула Белла, — мозгами она всё правильно прикинула и прекрасно провернула вот эту всю интригу — женила на себе своего руководителя. Извини уж, Муля, что я так говорю про твоего отчима, но для неё он старичок. Разница у них существенная всё-таки. Так что поначалу она вполне успешно играла эту роль, и всё было нормально. Но всё равно существует же физиология! И долго изображать любовь, если аж воротит — никакой человек не сможет. Это я тебе как актриса говорю, пусть и неудавшаяся. Играть можно лишь некоторое время. А потом ты всё равно рано или поздно начинаешь прокалываться и покажешь своё истинное лицо. Поэтому все вот эти интриги, которые строятся на лжи и притворстве, они рано или поздно всё равно лопаются, как мыльный пузырь, и всё возвращается на свои места. Вот также и с Машей получилось. Она банально не рассчитала того, что устанет изображать любящую жену для нелюбимого супруга. И вот у неё вот это всё раздражение начало накапливаться, накапливаться, а ещё и вдобавок гормоны от беременности шарахнули, и вот этого её хахаль на мозги присел. И вот оно, всё и вылилось — она не выдержала и рассорилась с Модестом Фёдоровичем.
— Кстати, о хахале, — сказал я, признавая правоту Беллы, — он не появлялся?
— Да нет, — засмеялась Белла, — один раз, конечно, сунулся сюда, но у них там такой скандал случился, что он выскочил оттуда весь злой и красный. После этого больше мы его не видели.
— А это его ребёнок? — задумчиво спросил я. — Как ты думаешь, как женщина? Или, может быть, Маша что-то говорила?
— Сто процентов — не его, — глубокомысленно сказала Белла. — Если бы был его, он бы всё равно хоть иногда здесь появлялся. Нет, нет, он просто обычный альфонс, который хотел хорошую квартиру в высотке, видя, какая она деревенская дурочка. Но как только он понял, что это всё обломилось, то его и след простыл. Комната в коммуналке его явно не интересует, особенно обременённая будущим младенцем. Причём чужим младенцем.
— Черт возьми, — поморщился я, — а ведь я хотел поговорить с Машей. И тут Дуся пирожков ей напекла… Как же тогда быть?
Я задумчиво посмотрел в окно, где как раз проезжал тарахтящий грузовичок.
— О, так это тебе долго её ждать придётся, — засмеялась Белла. — Возможно, и целый день.
— Почему это целый день? — удивился я.
— Ну я же тебе говорю, что она пошла в женскую консультацию. Ты бы знал, какие там очереди! С пяти утра занимают, да и то, не факт, что
