Он вам не Тишайший - Вадим Шведов

— Для Пастыря старается, — поправляет его Тимофей. — Это его всё воля. Он затеял, он и направляет. Слышал, государь лично каждую новую мануфактуру благословляет. Чтобы Русь богатела и, мы вместе с ней.

Рабочие замолчали, со странным чувством глядя на растущие стены. Это было не просто новое здание. Это была новая жизнь. Жизнь, которую даровал им неведомый прежде царь-избавитель, указавший дорогу из вековой темноты к светлому будущему. И они были готовы идти по этой дороге, связывая свою судьбу с судьбой предприятия и тем, кто дал им этот шанс.

Глава 14

Хлеб — всему голова

Солнце стоит высоко, припекает спины, но августовский ветерок уже не по-летнему свеж и порывист. Он гуляет по бескрайнему государеву полю, срывая с колосьев позолоченную пыльцу и развевая повойники (головной убор замужних женщин) на головах женщин. Сами работницы движутся ровной цепью, срезают косами тяжёлые колосья, а затем аккуратно складывают их в снопы. Дело идёт быстро, упорядоченно и как-то…по-новому.

— Ну и штуковина, ничего не скажешь, — нарушает молчание первой круглолицая Матрёна. — Острая, ладная, не натирает. Но вроде и, правда, спорится.

— Спорится-то спорится, — подхватывает молодая Арина. — Непривычно только. Всё время серпами жали, а здесь ишь чего придумали. Бабка моя, царство ей небесное, в гробу бы перевернулась, увидь она нас с этакими заморскими фиговинами. Всю жизнь горбом убирали, а тут — раз, и всё иначе.

— А ты глянь, сколько накосили! — вмешалась самая старшая, Дарья. Она обвела рукой залитое солнцем поле, уходящее ближе к лесу. — Раньше бы за и за неделю не управились, кабы по-старому. А тут за два дня почти убрано. Я уж на своём веку не припомню такого урожая. Земля-то, видно, сил набралась.

— Это они удобрение то самое сыпали, навоз особый, — уверенно заявляет Матрёна, снова наклоняясь к колосьям. — Помнишь, весной возили, вонючее такое? Вот оно и пропитало землю, силу дало.

— Не в одном навозе дело, — отвечает Арина, ловко орудуя косой. — Семена-то какие сажали? Не наши, не деревенские. Со всей Руси, слышала я, свозили, да ещё у немцев каких-то выписывали. Лучшие, отборные. И сейчас с каждого снопа самое крупное зерно назад на семена, отбирать будут. Чтобы на будущий год ещё лучше было. Голова кругом идёт!

— И скотину также отбирать хотят! — с недоумением подхватывает Дарья. — Был у меня на днях разговор с подпаском (помощник пастуха) здешним. Так он сказывал, что коров самых удойных и крепких тоже метят и в отдельный загон отводят. Думают породу улучшать. Говорил, даже из-за моря, из Голландии, новых бычков ждут. Мол, у них там бока шире и мясо вкуснее.

— Из-за моря? — округляет глаза Матрёна, прекращая работу. — Да что ты? И коровы там другие, что ли?

— Вроде отличаются, — пожимает плечами Дарья. — Сильнее, что ли. Не болеют. И травы ещё какие-то, клевером зовут, для них специально сеять будут. А ещё петрушку, помидоры, подсолнухи, картофель на будущий год обещали. Названия-то какие диковинные. Никогда не слыхала даже. Этот картофель сильно вкусный, наверное. Говорят, в земле растёт, но сытный очень.

— Ой, полно тебе, Даша, веришь всему, — отмахивается Матрёна. — В земле растёт…Как свёкла что ли? Небылицы это. Ты как муж мой. У меня Степан, так тот вообще с ума посходил, с этими задумками. И сам на голову дурной, а как узнал о них, так чуть ли не прыгает. Устроился сюда работать, а у меня теперь что ни день, то суматоха.

— Да полно жаловаться, Матрёна, — вставляет Арина, перевязывая сноп бечёвкой. — У нас в деревне после прошлого года что осталось? Изба почернела, хлебушка ни крошки. Считай, чудо, что сюда попали. Жалованье исправно платят, дом казённый дали, дров на зиму обещали подвезти. Работа тяжёлая, да не хуже, чем у боярина на барщине пропадать (барщина — принудительный труд зависимого крестьянина в хозяйстве землевладельца). Здесь хоть свои щи варятся.

— Так оно и есть, — соглашается Матрёна. — Только вот мой-то Степан после этой самой «Академии», куда его на стройку возили, больно умным стал. Вечером ляжет и давай меня учить, как землю мерить да урожай считать. Я ему: «Степан, дрова бы лучше поколол, голова болит от цифр твоих». А он: «Невежа ты, Матрёна, сейчас новые времена настали!» Портят наших мужиков, учёные эти.

— А ведь у меня мой старшенький Петька, — вставляет Арина, понижая голос, — тоже от рук отбился. Бегал на той неделе к новому амбару посмотреть, как его по уму строят. Возвращается, глаза горят и говорит: «Матушка, я тоже учёным буду!» Пастухом бы хорошим сперва стал. Эти новые порядки детям только дурь в голову вбивают.

— Ну детям-то ещё куда ни шло, — вздыхает Дарья. — А вот начальство-то наше, приказчик этот молодой, Федот Сергеич…Нос высоко задрал. Ходит, бровью водит, всё по бумажке сверяет. То ему не так вскопали, то не так посеяли. Помните, как весной заставил Анютку с Машкой целый день грядки переделывать — на пол-ладони, видишь ли, выше надо было. Умный больно!

— А слышали, — оживляется Матрёна, оглядываясь по сторонам, — будто он этот Федот, из тех самых, из столичных? Говорят, царь его сюда прислал, опыты эти самые ставить. Вот он и старается, перед Москвой выслужиться. Нам бы только урожай да покой, а ему — отчёты и цифири.

— Цифири, цифири… — ворчит Арина. — Мой-то Игнат после его цифирей домой приползает, будто его не работа, а мерин десять вёрст волоком протащил. Спасибо, хоть кормят здесь хорошо. А то бы и вовсе с ног валились.

— Ладно, — буркнула Дарья, снова принимаясь за работу. — Ворчим мы, ворчим, а урожай-то, вот он. Зерно так и прёт из земли! И дети сыты, и мужья при деньгах. Пусть уж себе ходят умные, с бумажками. Лишь бы с голоду не помирать.

Женщины на минуту замолкают, словно соглашаясь. Ветер доносит до них другие звуки, — оттуда, где у опушки леса мужики возводят новые хранилища для невиданного урожая.

Здесь уже пахнет свежевыструганным деревом, смолой и потом. Иван и Антип, два здоровых мужика с загорелыми до черноты спинами, устанавливают стропила на новый амбар. Строят его не как обычно и не