Товарищи ученые - Петр Алмазный
Ведь Свету я толком и не знал, хоть она вошла в мою судьбу раз и навсегда. Со счастьем и с душевной болью. Вот я живу уже другую жизнь, а помню, это не уходит из меня, как не уйдет однажды увиденный в детстве пожар рассвета на все небо. Кто она, эта Света, кто ее родители, вся прочая родня⁈ Не знаю! Не знал тогда, не знаю и сейчас.
— Конечно, зайду, — сказал я, и здесь меня внезапно накрыла интереснейшая мысль совсем из иной области.
Глава 15
Но я не подал вида. Повторил, что зайду, пошутил насчет пирогов к чаю, что Кондратьев воспринял всерьез и горячо, пустился в пылкие обещания, из которых я понял, что количество и качество выпечки будет первоклассным.
— Эх, Максим, да вы из-за стола не встанете! И еще добавки будете просить.
Ну а что? Тоже неплохо.
Благосклонно послушав это, я аккуратно вернулся к заинтересовавшей меня мысли:
— Послушайте, Ипполит Семенович. Вот какое дело! Вы ведь здесь старожил, в «Сызрани-7»?
— Я? Ну так-то да. Чуть ли не с первых дней. Не то, чтобы… Мы сюда в конце шестьдесят третьего приехали. Да! С Серафимой тогда еще.
Он горько, прерывисто вздохнул.
— Аэлитка совсем кроха была… Ну да что теперь об этом! Да. В самом начале зимы. Только-только снег выпал. А через месяц Рыбин появился. Под самый Новый год. Тогда кладовщиком был. Потом завскладом. А уж потом до завхоза вырос.
К чему он Рыбина приплел? Чудак.
Я тоже вздохнул сочувственно: да, мол, жизнь идет, годы летят, никто не молодеет… А сказал следующее:
— Я к чему клоню, Ипполит Семеныч? Вот вы уже пятнадцать лет здесь. Почти. Скажите, за эти годы были еще какие-то подозрительные случаи, вроде того, что вчера? Не то, чтобы преступления, хотя, и это тоже, кто знает. Но вообще всякие необычные события. Мало ли что!
Кондратьев уставился на меня с непониманием. Пришлось пояснить:
— Ну, что-то вообще происходило из ряда вон выходящее? Такое, что всколыхнуло бы весь город, о чем бы толковали, судачили… Что поразило бы всех! А может, и нет, но вас это удивило. Понимаете?
— А! — дошло до снабженца. — Из ряда вон? Понял. Да нет, такого не припомню. Ну, когда только начинали, отбор еще не ахти какой был, с бору по сосенке. И всякая публика попадалась. Конечно, боролись с этим. И сухой закон устанавливали. Но все равно разную дрянь пили. Спирт технический, шадым, политуру… Смертных случав не припомню, но травились, было дело. Откачивали. Драки случались по пьяному делу. Напьются дураки, потом друг другу морды чистят. Но это быстро все в порядок привели. Контингент чистили. У нас тогда — начальник кадров — ух какой был! НКВД-шник бывший. У него не забалуешь. Навел порядок. По струнке ходили. Года с шестьдесят четвертого таких обормотов больше не было. И тихо стало.
— Тишь, гладь, Божья благодать?
— Ну да, ну да… А! Вот хотя случай был. Хм! Странно…
Он крепко задумался.
— Что? — осторожно подтолкнул я.
— Да в семидесятом… Или в семьдесят первом? Эх, не вспомню уже! Ну, неважно. Осенью. Шофер один у нас аварию устроил. То есть даже катастрофу. Сам погиб. Ладно, не погубил никого! И слух такой был, что сознание потерял за рулем…
— Погодите, погодите, — зацепился я. — Ну-ка, с этого места поподробнее. Случилась авария, так?
— Так. Да! Это семидесятый год был. Точно! Вот пошла речь, и сразу все вспомнилось. Значит, ехал себе шофер, не здесь, за оградой. За продуктами послали, срочно привезти. Капусты три тонны. Это мы на зиму запасались, мне ребята из Райторга по дружбе подогнали. Ну вот я его и послал, этого парня. Пашка его звали, Савельев.
— А машина какая?
— Машина? Газон пятьдесят третий. Ну, вот послал я его на базу Райторга, это километров двадцать пять от силы. С погрузкой, со всякой бумажной волокитой — это сколько? Ну, три часа от силы. И то много. А его нет и нет, нет и нет…
Кондратьев вздохнул, заново переживая тот давний случай.
— Ну, а потом является ГАИ к нашему главному входу. И нам как снег на голову: так, мол и так. Авария со смертельным исходом. Что характерно: свидетелей никаких нет! Никто не видел, как случилось. Ехал какой-то частник на «Москвиче», смотрит: в кювете грузовик перевернутый валяется кверху колесами. Сообщил. Ну, дальше как положено: следствие, прокуратура, экспертиза, понятное дело.
— И к чему пришли?
— Если коротко: внезапно потерял сознание за рулем. Скорость порядка семидесяти. Так и ушел в кювет.
— Ну а почему потерял-то сознание?
— Так ведь это и загадка! Всякое потом болтали: пьяный, с похмелья… Да нет! Я ж его в тот рейс отправлял, своими глазами видел! Не пьяный, не с похмелья, не больной никакой! Медосмотр перед рейсом прошел, следователь все до запятой потом проверил. Здоров на все сто! И вот здоровый парень ни с того ни с сего отключается за рулем! Это как так?
— Причину не установили?
— Нет! Потеря сознания, и все тут. Алкоголя в крови нет, это проверяли. Ничего не нашли.
— М-да. Грустная история.
— Да уж веселого мало.
Похоже, Ипполит Семенович расчувствовался, вспомнив давнее происшествие. Я же вдруг ощутил усталость. Рассказ главснаба был интересен, но как его прицепить к уже имеющейся информации?..
Пока никак.
Тем не менее, я нутром чувствовал, что здесь зацепки могут быть.
Не знаю, что промелькнуло на моем лице, но Кондратьев как будто спохватился:
— Ладно, Максим, час поздний, вы отдыхайте. Я только прошу, чтобы завтра вы заглянули к нам, ладно? Я за Аэлитку переживаю, она ведь у меня одна-единственная на свете, никого больше нет! Серафима вот померла, детей больше у нас не было. А свою родню я всю в войну растерял. Я родом-то из Смоленской области, там представляешь, как война проклятая прошлась⁈ Два раза фронт все сносил! Сперва когда мы от немцев драпали, потом когда их, паразитов, гнали… Там живого места не было! Своими глазами видел. А после войны не никого своих не нашел, не встретил, не знаю, что с ними. И никто о себе не дал знать. Вот так!
Ипполит Семенович расчувствовался, заговорил без суетливого мельтешения, от души. Вздохнул:
