Товарищи ученые - Петр Алмазный
То нашей науке и стране в целом может быть нанесен страшнейший, может быть, непоправимый ущерб.
И по пути домой я тщательно продумал ближайшие действия.
Дома все было тихо-мирно, даже уютно. Из комнаты тети Зины неразборчиво, убаюкивающе бормотал телевизор. А Вовка лежал на кровати, листал журнал «Юность».
— Как рандеву? — спросил он не без любопытства.
— Пока рано говорить, — ловко отпетлял я. — Воздержусь от комментариев.
— Боишься сглазить? — Вован улыбнулся.
— Ну и это тоже, — улыбнулся я в ответ.
Тем разговор и кончился. А вскоре кончился и вечер. Уже лежа, в темноте, закрыв глаза, я еще раз прогнал схему действий. Вроде бы все выходило разумно. А завтра и покажет.
Назавтра рабочий день начался с того, что Мартынюк оставил нас с Володькой в лаборатории — нужно было домонтировать кое-какое оборудование. Сам же отправился в метро. И едва мы приступили к работе, как раздался телефонный звонок.
Трубку снял Капустин.
— Да, — сказал он. — Да. Хорошо. Сейчас.
Положил трубку и крикнул:
— Скворцов! Котельников тебя вызывает. Срочно. В чем дело?
— Понятия не имею, — соврал я.
Конечно, я понятие имел. Машина розыска закрутилась.
В кабинете Котельникова, разумеется, находился Пашутин. Я того и ожидал.
Оба зама были сумрачны, и время на пустопорожние разговоры не стали тратить.
— Ага, Скворцов, — сказал Пашутин. — Проходи, садись.
И сам сел рядом. И Котельников из-за служебного стола пересел за совещательный.
— Беседа без протокола. Пока, — многозначительно предупредил Борис Борисович.
Я кивнул.
— Расскажи, как вы обнаружили труп Кленова. Понимаю, — предупредительно приподнял он руку, — уже рассказывал. Ничего, повтори.
— А что, установлено, что это Кленов?
— Установлено. Знакомый?
— Поверхностно. Один раз вместе были на вечеринке у соседки по подъезду. Но не общались. Народу там много было.
— Кто эта соседка? — насторожился Пашутин.
— Ромашкина Ирина Анатольевна.
Замы переглянулись.
— Это дочь покойного Ромашкина, — хмуро сообщил Котельников. — Слесарь-виртуоз у нас такой был. Золотые руки.
Зам по режиму кивнул:
— Понял. Скворцов, слушаем дальше. Во всех подробностях.
Я повторил. В подробностях. Оба слушали внимательно, не перебивали. Когда закончил, Котельников спросил:
— Значит, вы с дочкой Кондратьева решили встретиться в безлюдном месте?
— Да. Из романтических побуждений.
— И вы еще не успели встретиться, когда она обнаружила тело?
— Так и есть.
Заместители вновь переглянулись. Что-то эти их взгляды сказали друг другу. После короткой паузы Пашутин произнес:
— Значит так, Максим Андреевич. О нашем разговоре никому ни слова.
— Это понятно. Но как минимум Капустин знает, что меня вызвали к заму по науке. А теперь уж, наверное, вся лаборатория знает.
— Если возникнут расспросы, скажешь, что я хотел уточнить кое-какие данные по твоей прежней работе, — сказал Котельников. — Впрочем, я думаю, что не возникнут.
Я кивнул. Пашутин продолжил:
— Возможно, мы еще поговорим на эту тему. Сугубо неофициально. Это ясно?
— Естественно.
— А официальная версия: несчастный случай, — произнес наш главный чекист с нажимом, отсекающим любые колебания. — Необходимые следственные действия проведены, запротоколированы.
Заметно было, что Пашутин утомлен, лицо осунувшееся, под глазами темные круги. Спал, очевидно, очень мало в минувшую ночь.
— Я все понял, — медленно произнес я. — Дополнительных разъяснений не требуется.
— Приятно иметь дело с понимающим человеком, — суховато молвил Алексей Степанович. — Все, ступай. Успехов в работе.
…Конечно, они мне не сказали всего. Но и я кое о чем умолчал. Почему? Есть резоны.
В лаборатории, кстати, мне никто ни одного вопроса не задали — народ деликатный. Володька тоже. Молодец, смекнул, что сейчас трепаться не надо.
А я начал действовать.
Позвонил в поликлинику, попросил доктора Минашвили.
— Георгий? Привет, дружище! Слушай, напрашиваться в гости вроде бы неудобно, но тут такое дело…
Потом обзвонил Фрэнка и Яра. Первый воспринял неожиданную тему сдержанно, а Татаренко чуть-чуть удивился:
— У Жорки? Общий сбор, как Тимур с его командой?
— Приблизительно.
Яр помолчал, соображая:
— Ну ладно. А в двух словах?
— Там все будет. И слов будет побольше. Все, отбой!
Эти переговоры я старался вести так, чтобы никто не слышал, выбирая такие эпизоды, когда не было никого рядом с телефонным аппаратом. Но Вовка, естественно, это просек, любопытство его разбирало. И я не стал томить. Переговорив с Татаренко, сказал:
— Вован! Сегодня хочу собрать всех дома у Гоги. В девятнадцать тридцать. Есть вопросы.
— Всех — это кого?
— Ты, я. Сам Жорка, понятно. И Яр с Сашкой.
— А что такое?
— Там и поговорим.
— Ха! Важно-то как. И таинственно!
— Так оно и есть. Все, работаем!
В девятнадцать двадцать семь мы столкнулись с Татаренко на крыльце Гогиного подъезда.
— О! — воскликнул он. — Привет придворным алхимикам и магам!
— Ответный привет хлеборобам от науки, — съязвил я. — Пашем? Весь в комбинезоне и в пыли?
Перешучиваясь таким образом, мы поднялись на третий этаж. Георгий, похоже, услыхал наш подъем издалека, потому что мы не успели позвонить в дверь. Она распахнулась, и улыбающийся хозяин предстал перед нами.
— Пра-ашу! — посторонясь, он сделал рукой роскошный жест. И я переступил порог как еще один рубеж в жизни.
Вообще, я стал чувствовать, что события
Минашвили, в отличие от всех нас, обитал в отдельной квартире, да еще трехкомнатной! Мог себе позволить. Дом, где он обитал — один из самых первых в «семерке», не «хрущевка», спецпроект. Квартирка не ахти как велика, а одна комнатуха вовсе смех и грех, прямо вагонное купе. Чуть больше. Однако при этом кухня почему-то здоровенная. Ну и формально — трешка есть трешка, около шестидесяти квадратов, для одного жильца самые что ни есть хоромы. Гога там сибаритствовал.
— Прошу, прошу, — повторял он, свято соблюдая традиции кавказского гостеприимства. — Идем на кухню, мэста хватит. Стол накрыт!
Татаренко уже находился на кухне, глотал слюну в предвкушении. Жора и сам пожрать любил, а уж готовить и угощать друзей и подавно. Стол был полон всяких закусок, ну и понятно, что красовалась на нем бутылка грузинского коньяка.
— Кавказский ужин бэз вина — все
