Золотая лихорадка. Урал. 19 век - Ник Тарасов
Язык. Они говорят по-русски. Слава богу. Мозг, вышедший из ступора, заработал с бешеной скоростью. Легенда. Нужна легенда.
— Я… — голос прозвучал чужим, севшим. Я откашлялся. — Дворянин я. Ехал в карете… на завод. Разбойники напали. Всех побили, имущество забрали. Я в лес бежал, несколько дней плутал…
Рыжий хмыкнул, не веря ни единому слову. Чернявый обошел меня кругом, как диковинного зверя. Его взгляд остановился на моих ботинках. Старые треккинговые ботинки, потрепанные, но все еще крепкие. С рифленой подошвой и шнуровкой через металлические люверсы.
— Барин, говоришь? — протянул чернявый. — А сапоги-то у тебя диковинные. И одёжа… не нашего шитья.
Он шагнул вперед и грубо ткнул меня в грудь. Я пошатнулся, но устоял на ногах. Инстинкт требовал врезать в ответ, но я понимал — меня тут же забьют насмерть.
— Говорю же, разбойники… все сняли, а это тряпье бросили, — соврал я, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Я Андрей. Андрей Воронов.
Рыжий сплюнул под ноги.
— Врешь ты все, гладкая морда. Нет тут ноне никаких разбойников. А кареты по этим тропам не ездят.
— Что с ним делать, Прохор? — спросил чернявый, не сводя с меня глаз. — Может, прикопать от греха?
— Погодь, Захар, — остановил его Прохор. — Вишь, не боится. И говорит чисто. Не похож на беглого каторжника. А ну, выворачивай карманы!
Я медленно вывернул карманы. Пусто. Только она. Мое сокровище. Зажигалка.
Я выложил ее на ладонь. Красный пластиковый овальчик с металлическим колесиком.
— Это что еще за блоха? — нахмурился Прохор.
— Огниво, — сказал я. И, чтобы доказать, чиркнул колесиком. Вспыхнул крошечный язычок пламени.
Оба мужика отшатнулись, как от змеи. Захар даже перекрестился. Внизу, в овраге, послышался изумленный гул.
— Колдун, — прошептал Захар.
— Заткнись, дурень, — шикнул на него Прохор, но в его глазах тоже появился страх, смешанный с жадным любопытством. Он осторожно, двумя пальцами, взял зажигалку. Повертел. — Штука занятная. Откель взял?
— Подарок. Заморский, — ответил я, решив ковать железо, пока горячо.
Прохор сунул зажигалку за пазуху.
— Ладно. Врать ты мастер, поглядим. Убивать не станем. Пока. Пойдешь с нами в поселок. Там приказчик решит, что с тобой делать. А дернешься — пеняй на себя.
Он развернулся и пошел вниз. Захар подтолкнул меня в спину дулом старого, еще кремнёвого ружья, которое я до этого и не заметил.
Так, под конвоем, я спустился к ним в овраг. Остальные старатели расступились, провожая меня молчаливыми, тяжелыми взглядами. В них не было сочувствия. Только подозрительность и затаенная враждебность. Я был чужим. А чужих здесь не любили.
Мы шли около часа. Дорога превратилась в грязное месиво, разбитое сотнями ног и копытами. Наконец, лес расступился, и я увидел его.
Это был не город. И даже не деревня. Это был частокол. Высокий, из заостренных бревен, с единственными воротами и смотровой вышкой. Грязный, неуютный, временный, как и жизнь его обитателей. За стенами виднелись крыши грубых срубов, из труб которых тянулся дым.
Ворота со скрипом отворились, и мы вошли внутрь. Запах ударил в нос — смесь перегара, нечистот, дыма и чего-то еще, кислого и неприятного. Внутри было тесно. Между кривыми избами по колено в грязи бродили такие же бородатые мужики. Кто-то тащил мешок, кто-то рубил дрова, кто-то просто сидел на завалинке, тупо глядя в пустоту.
Каждый взгляд, брошенный на меня, был как укол. Они оценивали, взвешивали. Я чувствовал себя голым под этими взглядами.
Прохор провел меня через всю эту клоаку к самому большому срубу, у которого на крыльце стоял вооруженный мужик.
— К приказчику, — коротко бросил Прохор. — Чудного привели.
Меня грубо втолкнули внутрь. В полутемной комнате, заваленной бумагами и счетами, за столом сидел человек. Он был единственным здесь, кто не походил на каторжника. Одетый в добротный сюртук, гладко выбритый, с холеными руками. Но глаза у него были как у Захара — цепкие и злые.
Он поднял на меня взгляд, и я понял — мой первый и главный экзамен в этом мире начинается прямо сейчас.
Глава 2
Приказчик, чьего имени я не знал, отложил перо. Он не спешил. Он рассматривал меня так, как Петрович разглядывал интересный образец породы: с холодным, оценивающим любопытством. Изучал рваную синтетику моей куртки, странный крой штанов, мое лицо, лишенное привычной для этих мест окладистой бороды.
— Значит, Андрей Воронов, — произнес он ровным, безэмоциональным голосом. — Дворянин, говоришь?
— Так точно, — я старался стоять прямо, хотя ноги гудели от усталости, а в желудке урчало так, что, казалось, это слышно было по всей комнате.
— И на какой же завод путь держал, господин Воронов?
Мозг ускорено перебирал обрывки знаний из школьной истории и краеведческих музеев. Демидовы. Строгановы. Кто тут был главным?
— На Невьянский, — брякнул я первое, что пришло в голову. — К родственникам по материнской линии.
Он слегка приподнял бровь.
— Невьянский… Далече забрался. И говоришь, разбойники? Странно. Места у нас дикие, но тихие. Народ все больше делом занят, грабить на больших дорогах некому. Да и где она тут, дорога-то?
Он смотрел прямо в глаза. Это был не Прохор с его прямолинейной агрессией. Этот был тоньше. Опаснее. Он играл, расставлял ловушки в каждом вопросе.
— Напали на тракте, верст за сто отсюда, — импровизировал я на ходу. — Карету разбили, кучера с охранником убили. Я чудом в лес ушел. Плутал, пока на ваших людей не наткнулся.
— И что же, все отняли, а сапоги диковинные оставили? — он кивнул на мои ноги. — И огниво заморское? Прохор сказывал, у тебя вещица чудная.
Он протянул руку. Прохор, стоявший у двери, вытащил из-за пазухи мою зажигалку и почтительно положил на стол перед приказчиком. Тот взял ее в руки, повертел, потрогал пластик, покрутил колесико. Не чиркнул. Боится? Или просто не понял, как?
— Подарок, — повторил я свою легенду. — Англицкий. Родственник из столицы привез.
— Англицкий… — протянул он, и в глазах его мелькнул алчный огонек. — Что ж, может и так. А может, ты шпынь какой залетный. Или беглый. С каторги нынче много кто бежит.
Он встал, подошел ко мне вплотную. Ростом он был мне по плечо, но от него веяло властью. Той самой, что позволяет решать, кому жить,
