Господин Тарановский - Дмитрий Шимохин
Это был мой козырь. Имя Корсакова должно было пробить эту броню.
Но Цыриков нанес контрудар, от которого у меня перехватило дыхание.
— Устное распоряжение к делу не пришьешь, ваше высокородие, — сказал он с легкой, едва заметной тенью сожаления. — Слова — это всего лишь слова. Будьте добры предъявить подорожную с соответствующей отметкой или письменный приказ за подписью господина генерал-губернатора, где указано, что ваш обоз не подлежит досмотру.
Он знал. Старый лис знал, что такой бумаги у меня нет. Корсаков дал мне карт-бланш, но не дал охранной грамоты на каждое бревно в тайге.
— Нет бумаги? — продолжил он, видя мое молчание. — Жаль. В таком случае, я предлагаю компромисс. Я немедленно отправлю нарочного в Иркутск за подтверждением ваших слов. Всего три-четыре дня, и мы все выясним. Если его превосходительство подтвердит — я лично принесу вам извинения.
Три-четыре дня. Это прозвучало как приговор. Через три дня здесь будет непроходимое море грязи. Он предлагал мне сгнить здесь по всем правилам бюрократии.
— А каторжники? — я попытался зайти с другой стороны, через презрение. — Эка невидаль! Половина Забайкалья — беглые или ссыльные. Может, займетесь своей прямой работой и начнете их ловить по лесам, а не мешать людям, исполняющим государеву службу? Или вам проще воевать с обозами, чем с настоящими бандитами?
— В составе вашего отряда, по донесению, находятся особо опасные государственные преступники, — отчеканил Цыриков. — Это моя прямая работа.
Тупик. Глухой, бетонный тупик.
Скобелев рядом со мной уже откровенно скрипел зубами, его рука плясала на эфесе сабли. Гурко мрачнел с каждой секунду. Он видел, как я теряю время, как моя ярость разбивается о ледяное спокойствие этого уездного служаки.
— Господин полковник, — вдруг произнес Гурко, выдвигая своего коня вперед.
Его голос прозвучал весомо, по-военному четко.
— Позвольте мне, как старшему офицеру экспедиции, сказать вам несколько слов. Наедине. Как полковник полковнику.
Цыриков перевел взгляд на него. Оценил выправку, мундир, Георгиевский крест. Субординация и корпоративная солидарность не позволяли ему отказать.
— Извольте, — кивнул он.
Они отъехали на десяток шагов в сторону, к кромке размокшего снега.
Я видел, как Гурко наклонился к Цырикову, как он говорил — тихо, но с огромной внутренней силой. Я не слышал слов, но знал, что он говорит. Он бросил на чашу весов свой главный козырь — авторитет Генерального штаба, намек на высшую секретность, свое честное слово офицера, который лично получал приказы в Петербурге.
Цыриков слушал, не перебивая. Его каменное лицо на мгновение дрогнуло. В глазах появилась тень сомнения. Он посмотрел на меня, на огромный обоз, на офицеров…
Пока они говорили, я бросил быстрый взгляд назад, на свои сани. Изя Шнеерсон, закутанный в дорогую шубу, сидел на облучке с абсолютно невозмутимым видом. Пока все смотрели на полковников, он спокойно достал портсигар, вынул папиросу, закурил и, выпустив струю дыма, внимательно, как ювелир оценивает алмаз, уставился на молодого хорунжего, державшего в руках кожаную папку с бумагами.
Полковники вернулись.
Цыриков подъехал ко мне. В его глазах больше не было сомнений. Только усталость человека, который вынужден делать неприятную, но необходимую работу.
— Ваше слово — весомый аргумент, господин полковник, — сказал он, обращаясь к Гурко, но глядя на меня. — Я уважаю ваши заслуги. Но слово офицера, не является официальным документом, отменяющим письменный приказ. Досмотр должен быть проведен.
Он выпрямился в седле.
— Приступайте к разгрузке саней.
Напряжение достигло пика. Прямое давление провалилось. Авторитет Гурко не сработал. Мы стояли посреди тающего снега, под звонкую, издевательскую капель, в полной, абсолютной безысходности.
— Разгружать? — переспросил я. Голос мой звучал тихо, почти ласково, но это была ласка удавки. — Вы хотите посмотреть, что мы везем, полковник? Вы действительно хотите взять на себя эту ответственность? Извольте. Я покажу.
Я медленно, почти лениво, слез с коня. Грязь под сапогами чавкнула, но я не обратил на это внимания.
— Скажите, полковник, вы давно ловите контрабандистов? — спросил я с ядовитой усмешкой, подходя к нему почти вплотную. — Вы когда-нибудь видели, чтобы контрабандисты выглядели вот так?
Я кивнул на стройные ряды своих офицеров, застывших в седлах, на сотни людей с новыми винтовками за плечами.
— Чтобы у них был такой обоз? Чтобы их сопровождал офицер в звании полковникс с Георгиевским крестом на груди? И статский советник?
Цыриков попытался что-то ответить про «дерзость преступников» и «маскировку», но я его оборвал.
— А вот такое… вы когда-нибудь видели?
Я резко развернулся и подошел к ближайшим саням. Солдаты охраны расступились. Я откинул брезент, рванул крышку ящика. Внутри, в опилках, лежали желтоватые цилиндры.
На глазах у сотен ошарашенных людей я неторопливо взял одну шашку. Она была холодной и тяжелой. Динамит Нобеля.
— Вы знаете, что это такое? — спросил я, поднимая шашку над головой. — Это не порох. Это сила, способная сносить горы.
Я достал спички. Чиркнул. Огонек заплясал на ветру. Я спокойно поднес его к короткому куску бикфордова шнура. Шнур зашипел.
Лошади казаков, почуяв запах, захрапели. Люди начали отступать.
Я, с той же ленивой, издевательской усмешкой, размахнулся и швырнул шашку далеко в сторону, на заснеженный склон холма.
Она упала в сугроб. Секунда тишины. Две.
А затем мир раскололся.
Грохнул оглушительный, сухой, разрывающий перепонки взрыв. В небо взлетел огромный столб грязного снега, земли и камней. Земля дрогнула. Лошади с обеих сторон встали на дыбы. Казаки едва удерживали их, сами побелев от ужаса.
В наступившей звенящей тишине я повернулся к бледному, ошеломленному Цырикову.
— Этим, полковник, Империя прокладывает себе путь, — произнес я отчетливо, не вдаваясь в детали. — И я не потерплю, чтобы мне ставили препоны мелкие уездные начальнички, лезущие не в свое дело. Вы меня поняли?
Цыриков молчал. Он смотрел на дымящуюся воронку, и его мир рушился. Он понял, что влез во что-то, что ему не по зубам.
И в этот момент из задних рядов казачьего оцепления раздался неуверенный, но громкий голос:
— Братцы… да никак это сам Тарановский!
Вперед выехал пожилой казак.
— Господин полковник, дозвольте! — гаркнул он. — Мне зять с Амура сказывал… Он в том годе хунхузов разметал, вот точь-в-точь такими шутихами! Говорил, чернокнижник, но за нашей горой стоит! Это ж Хозяин Амура!
