Курс на СССР: На первую полосу! - Тим Волков

— Кто придет? — он презрительно махнул рукой. — Желающих много. Но большинство бараны в дорогих костюмах. Щербицкий? Хлюпик. Ума палатного не хватит, чтобы страну тянуть.

— А Черненко? — спросил я, чтобы поддержать разговор и показать свою осведомленность в вопросе политики.

— Черненко? — он несколько раз глубоко затянулся, собираясь с мыслями и продолжил с откровенной насмешкой. — Ходячий архив. Цитатник Маркса-Энгельса. Дышит на ладан, как и наш нынешний. Его только на переходный период, да и то… чтоб место не пустовало.

И тут его как прорвало, а я замолчал, давая ему выговориться.

— Романов? — Виктор Сергеевич поморщился, как от неприятного вкуса. — Ленинградец. Силен там, да. Свою империю построил. Но в Москве его не любят. Слишком амбициозен. Слишком независим. Зазнался. Нет, ему не дадут развернуться. Не пустят.

Мы прошли какое-то расстояние молча. Я не решался нарушить его размышления, чтобы не сбить с темы. Хотя, он находился в таком состоянии, что мог и забыть, о чем я интересовался. Внезапно его хмурое лицо разгладилось, и появилось какое-то подобие уважения.

— А вот есть один. Хватка у него цепкая. Энергии хоть отбавляй. Умница. В хозяйстве разбирается. И главное молод. Не испуганный, не как эти старики. В ЦК его все серьезно воспринимают. За ним будущее. Вот увидишь.

— А кто это? — с замиранием сердца спросил я, догадываясь о ком он говорил.

— Горбачев… Михаил Сергеевич…

Он сказал это с такой уверенностью, будто уже видел указ о назначении. В его словах звучала не просто оценка, а искренняя поддержка «своего» кандидата. Это была ценнейшая информация.

— Надо же, — я сделал удивленное лицо. — А по телевизору он как-то не очень заметен.

— Телевизор! — фыркнул Виктор Сергеевич. — Телевизор для простых людей. Все решается не в кадре, парень. Все решается в закрытых кабинетах. Запомни это.

— Понял, — кивнул я с подобающей серьезностью. — Спасибо, что объяснили. А то, правда, как-то всё неясно…

— Многому тебе еще учиться, — снова похлопал он меня по плечу, теперь уже снисходительно-благосклонно. — Ладно, хватит на сегодня политики. Иди домой.

По его жесту рукой, «Волга» бесшумно подкатила, водитель выскочил из машины, распахнул дверцу, Виктор Сергеевич тяжело опустился на сиденье и, тихо шурша шинами по асфальту, покинула наш двор.

Я остался один, переваривая услышанное. Горбачев? Желание Виктора Сергеевича понятно, но у меня есть знания того, что случится далее, и эта кандидатура меня не устраивает. Нужно подумать. Крепко подумать. В том числе и над словами самого Виктора Сергеевича, который, хоть и коротко, но откровенно выразил мнение о других кандидатах.

Эх, переубедить бы его, заставить посмотреть на Горбачева и другой стороны, попытаться сместить с пьедестала. Неужели нет других кандидатов, кроме этой малой группы, на которых все заострили внимание? Вызвать бы его на откровение, только как это сделать? Не думаю, что он даст мне ещё шанс на личную встречу. Хотя, всё будет зависеть от моего поведения по отношению к его дочери. Но мне не хотелось бы заходить в этом далеко. Надо придумать иной рычаг воздействия… Стоп! Так он же есть! Фотографии!

Я принялся лихорадочно соображать, как это все провернуть. И вскоре придумал план, дерзкий, почти безумный.

* * *

Нужно понимать, что Виктор Сергеевич не один такой. Есть еще множество дипломатов и высоких начальников, кто крутиться в машине власти. И порой не всегда они дружат друг с другом. Я ухмыльнулся. По моему жизненному опыту, в таких кругах больше объединяются, чтобы «дружить против кого-то», а потом снова каждый пытается перетянуть одеяло на себя.

На этом я и решил сыграть. Чтобы отвести подозрение с себя, я решил выступать якобы от одного из таких неназванных людей, у которого с Виктором Сергеевичем не самые теплые отношения.

На следующий день, ранним утром, я тайком подошел к их дому и дождался, когда консьерж отвлечется и покинет свой пост. Быстро прошмыгнул к почтовым ящикам и опустил тонкий конверт без обратного адреса. Внутри лежала всего одна фотография. Самая четкая. Та, где Виктор Сергеевич передавал пакет с гербом. Его сосредоточенно-деловое лицо было обращено к камере. Лица получателя видно не было, он был снят со спины. Но достаточно и этого.

И никаких подписей.

Сначала нужно выбить почву из-под ног. Выждать.

Виктор Сергеевич видел себя сторонником прогрессивного, перспективного Горбачева. А на снимке он был изображен как классический аппаратный хищник, играющий в опасные игры.

Расчет был на его паранойю и аппаратное мышление. Конечно же он начнет нервничать. И тут нужно на время затаиться, потому что он спустит своих псов, чтобы отыскать того, кто сделал эту фотографию. Конечно же он будет перебирать в голове тех, кто мог выслать эту фотографию. И мысли его невольно придут к работе. Ну где еще столько завистников?

Кто-то собирает на него компромат, чтобы устранить с дороги или заставить играть по своим правилам. Фотография была не угрозой разоблачения перед КГБ (это был бы крах для всех), а предупреждением: «Мы тебя видим. Мы знаем, что ты играешь против своих же. Помни, на чьей ты стороне».

Потом придет запоздалое осознание: он на крючке. И тогда, как только это осознание придет, можно будет брать его, пока горяченький.

Эффект не заставил себя ждать.

Через пару дней я, якобы случайно, столкнулся с ним в подъезде. Он возвращался домой, выглядел уставшим и серьезным. Увидев меня, он не кивнул привычно-снисходительно, а на мгновение задержал на мне взгляд, быстрый, пронзительный, изучающий. В его глазах читалась не злоба, а глубокая озабоченность и попытка что-то просчитать.

— Александр, — бросил он сухо вместо приветствия.

— Я к Марине…

Тот даже не обернулся, поспешно прошел мимо. Ага, нервничает, по лицу видно.

Еще через несколько дней Степан Николаевич мимоходом обронил, что видел Виктора Сергеевича на совещании в обкоме.

— Такой серьезный, — заметил он. — И в выступлении как-то осторожнее стал, не так уверенно, как всегда, о перспективах развития говорил.

Я понимал, что зерно сомнения было посеяно. Оставалось ждать, когда взойдет урожай.

* * *

Утро в редакции началось не с привычного гула пишущих машинок, а с гробовой тишины, нависшей после раскатистого баса Степана Николаевича.

Главный редактор стоял посреди общего зала, зажав в трясущихся руках свежий, еще пахнущий типографской краской экземпляр «Зари». Его лицо, обычно невозмутимое, сейчас было мертвенно-бледным и перекошенным то ли