Черные ножи 5 - Игорь Александрович Шенгальц
Форма, которую Григорий снял с мертвого эсэсовца, была ему велика. Еще бы, те — отъетые, мордатые, крупнотелые, а Гришка — кожа да кости. Но ничего, если не приглядываться, сойдет и так. Там более что я не намеревался задерживаться в городе дольше необходимого.
Как ни странно, я не слишком волновался, попав в столь глубокий немецкий тыл. Язык у меня был хорошо подвешен, акцент отсутствовал, документы в порядке. Ну как в порядке… если не придираться. Конечно, дотошный патрульный может и задержать до выяснения, а потом, разумеется, окажется, что рапортфюрер Алекс фон Рейсс числится среди убитых или пропавших без вести во время восстания в Заксенхаузене.
Впрочем, не думаю, что у эсэсовцев было время сосчитать все тела и составить список убитых. Главное — труп Гиммлера, который они там обнаружат. Это сенсация, которая перевешивает все остальное. Погиб второй человек в государстве после Адольфа Гитлера, рейхсфюрер СС, рейхсминистр внутренних дел Третьего Рейха. Какие там сейчас подковерные игры начнутся, я даже представлять себе не хотел. Ведь многие немцы, даже самые высокопоставленные офицеры, до сих пор были уверены в скорой и непременной победе Германии. С моей точки зрения — это было абсолютным помутнением, когда разум игнорировал реальные факты и жил в каком-то своем выдуманном мире.
Йозеф Гебельс — та еще сволочь, но он сделал из общественного самосознания нации то, что мало кому удавалось. Он внушил целой огромной стране и ее населению, что они — победители, люди избранные. Взял под контроль все средства массовой информации, занимался созданием легенд о лидерах нацистов, тем самым укрепляя их авторитет, в противовес — массово распространял якобы компрометирующие слухи о противниках Рейха, использовал все, что можно — от искусства и культуры, до спорта и научных достижений.
И все сработало, как Гебельс и планировал, но этот самообман стоил немцам очень дорого. И даже после краха Третьего Рейха понадобились многие годы, чтобы хоть немного вправить им мозги.
То же самое произошло почти восемьдесят лет спустя, совсем в другой стране и с другим народом, чьи граждане под воздействием пропаганды перестали быть людьми, превратившись в скачущих агрессивных свиней… впрочем, и их в итоге денацифицировали, демилитаризировали, а некоторых особо опасных попросту уничтожили…
Из оружия у нас с Гришей на двоих были «Вальтер Р38» с парой запасных обойм, да пистолет-пулемет МР40 с тремя коробчатыми магазинами — целое богатство, которое удалось вынести из полыхающего концлагеря. Так что при негативном развитии событий какое-то время можно отстреливаться. Да, еще я прихватил у фон Рейсса его кинжал — вполне добротной работы. Конечно, с моим привычным ножом не сравнится, но приходится довольствоваться тем, что есть. А мой клинок, надеюсь, послужит Насте верой и правдой. Ей сейчас очень тяжело.
Еще я конфисковал у фон Рейсса вместе с документами приличную сумму денег — рапортфюрер носил в портмоне целое богатство, которого должно было хватить на пару месяцев жизни. Так что я планировал при случае разжиться продовольствием, да и бензин нужно было залить в бак. Пока машина не объявлена в розыск, можно передвигаться на ней.
Но это все после. Первоочередная цель — поручение Зотова, и его я планировал исполнить прямо сегодня. Да, без подготовки, без рекогносцировки — вот так, сходу. Пришел, сделал, ушел. Просчитать заранее сложно, но вот если в адресе сидит засада… впрочем, это вряд ли.
С другой стороны, если связную вычислили, то долговременную засаду могли и оставить — на всякий случай. Но я понадеялся на то, что даже в худшем случае все решит нехватка личного состава, и ни Абвер, ни Гестапо не смогут выделить людей на столь долгий срок. А в идеале, никто агента и не рассекретил. Живет себе этакая бабулька-одуванчик — советская связная в самом центре Берлина, ходит по магазинам, ухаживает за цветами на балконе, печет кухены, угощая ими соседей. И никто понятия не имеет, чем она занимается в остальное время. Но это так — мои фантазии, ничего о личности агента Марты Мюллер, кроме ее имени, я не знал.
Мы кружили по грязным улицам, постепенно приближаясь к центру города. Это было заметно по количеству пеших патрулей, которых становилось вокруг все больше. Некоторые улицы перекрывали блок-посты, но их я замечал издали и старался объехать кругом.
Фридрихштрассе семь — не самый центр Берлина, но близко к нему, до Бранденбургских ворот и Рейхстага всего полчаса неспешным шагом.
— Давай налево, тут недалеко мост через городской канал, — приказал я, пытаясь вспомнить в уме карту Берлина, конечно, не современного, а Берлина будущего, в котором я бывал неоднократно. По всему выходило, что мы уже почти у цели, но придется все же поспрашивать у местных, иначе точный адрес не отыскать.
Машина рыкнула и чуть набрала ход. Мы чуть было не сбили велосипедиста, который переезжал улицу наискось, нисколько не заботясь о том, чтобы предварительно покрутить головой по сторонам. Ничего в этом городе не меняется!
Сука!
Гришка не отреагировал должным образом, продолжая нестись вперед, и я дернул руль, чтобы избежать наезда. Автомобиль вильнул и ушел влево, вылетев на встречную полосу. Повезло, что там никого в этот момент не оказалось, иначе аварии было бы не избежать.
К счастью, обошлось, а велосипедист даже не заметил, что чуть не стал виновником ДТП.
— Езжай-ка помедленней, — приведя дыхание в порядок, сказал я Грише, — видишь, что творят, гады!
— Ненавижу велосипедистов, — буркнул парень, — чтоб им пусто было!
Я видел, что ему стыдно за свою плохую реакцию. Думаю, он соврал мне о большом стаже за баранкой, лишь бы я взял его с собой. Я понял это почти сразу, но никак не показал свое знание. Тем более, ехали мы поначалу за городом, а там рулить — проще простого, даже на такой старой машине, без современных наворотов, типа усилителя руля и контроля за полосой. А вот в городе, где движение было весьма интенсивным, отсутствие практики уже дало о себе знать.
И не только в гражданском транспорте было дело. Дорогу нам перекрыла колонна военных, маршировавшая куда-то в сторону центра города. У солдат совершенно не наблюдалось энтузиазма первого года войны. Лица их были небриты и угрюмы, весь вид выказывал усталость и безнадежность, они едва передвигали ноги. Но окрики командиров подгоняли людей. Впереди колонны двигались грузовики.
Мы свернули в сторону, проехали еще пару кварталов, и я велел остановиться. Требовалось узнать дорогу у прохожих.
