Черные ножи 5 - Игорь Александрович Шенгальц
— Мама и бабушка, но мамы больше нет — она умерла в прошлом году, а бабушка в больнице — ей стало плохо, сердце прихватило, и карета скорой помощи ее увезла.
Тут и думать нечего, все понятно интуитивно, стоило лишь уточнить:
— Вашу бабушку тоже зовут Марта, не так ли?
— И бабушку, и маму так звали… это наша семейная традиция, называть всех девочек именем Марта.
Вот и подтвердилось. Конечно, не эта испуганная пигалица была связной, к которой отправляли меня Зотов и Марков, а ее бабушка. Вот только старушка угодила в стационар… и что же делать?
Действовать!
Пока по городу не объявили план-перехват в местном исполнении, у меня еще есть время.
— В какую больницу ее определили?
— В клинику Шарите, в Берлин-Митте…
Похоже, с одной стороны мне очень повезло — гестаповцы просто перепутали бабушку с внучкой, и связная была еще жива, но с другой, придется ее вытащить из клиники, пока все не прояснилось и эсэсовцы не заявились в Шарите.
Я повернул ключ, и машина ровно загудела.
— Подскажете, как ехать? Нам нужно забрать вашу бабушку, пока за ней не пришли из Гестапо. Иначе ей конец.
— Конечно, я скажу…
Дурацкая ситуация. По-хорошему, мне надо было уезжать отсюда как можно дальше и как можно скорее. Но я обещал Зотову! Только это меня и держало.
По центру широченной улицы вместо разделительной полосы шли нагромождения камней и бревен с редкими деревцами вперемешку. Где-то неподалеку дымила полевая кухня, разнося ароматы готовящейся еды. Айнтопф — классическая немецкая похлебка: горох, овощи, рубленные сосиски — все тушится в котле несколько часов. Грубо, примитивно, но когда желудок требует еды — лучше не придумаешь.
Я видел в зеркало заднего вида, что Гришка непроизвольно облизывается, да и у меня самого живот слегка повело, а вот Марта на запахи не реагировала — видно, была сыта.
Война — войной, а обед по расписанию. На пустой желудок много не навоюешь. Я вновь заглушил мотор, вышел из машины, перебежал на другую сторону дороги и купил три порции еды, благо, денег у меня хватало, после чего вернулся в автомобиль и раздал благоухающие тарелочки моим пассажирам.
— Налетайте! Нужно подкрепиться.
Гриша, как лев, набросился на свою еду и уничтожил ее буквально за пару минут. Марта ела деликатно, видно было, что она не голодна. Я же сожрал бы сейчас даже демона из ада, так что церемониться не стал.
— Ты будешь? Ах, как же тебе объяснить? Кушать хочешь? — Григорий, доев свою порцию, заимел виды на порцию Марты, и теперь показывал ей жестами, как он охотно навернул бы еще немного.
Марта не понимала и лишь хлопала глазами, я переводить не спешил.
— Еда! Essen! — вспоминал свои навыки в немецком Гриша. — Ням-ням! Ты будешь или я доем?
Наконец, до Марты дошло. Она протянула еду парню:
— Guten Appetit!
— Благодарствую! — он живо умял остатки этой порции и съел бы еще, если бы ему предложили. Месяцы, проведенные в Заксенхаузене, не проходят бесследно. Боюсь, теперь до конца жизни он будет трястись над каждым кусочком хлеба и дико бояться голода.
Удивительно дело, но, после этого спонтанного перекуса настроение улучшилось. Мрачная безысходность отступила чуть в сторону, дав место надежде на светлое будущее.
И даже солнце выглянуло внезапно, придав окружающему миру немного радости.
Марта вдруг будто проснулась. Неожиданно дернув ручку двери, она почти вылезла из машины, когда Гришка, очнувшись от ступора, схватил и затащил ее обратно. Бить он ее не стал — не по-комсомольски, лишь слегка придушил, чтобы не дергалась.
— Отпустите, — прохрипела девушка, — богом клянусь, я никому ничего не скажу…
Вот тоже проблема на мою голову. Что же с ней делать?
— Марта, мы не причиним тебе ни малейшего вреда! — я пытался говорить мягко, но видел, что это не помогает.
— Вы же русские! Я слышала, вы говорили на их языке! Русские — плохие люди, они едят младенцев!
— На завтрак или на ужин? — деловито уточнил я.
— Что? — не поняла Марта.
— На завтрак, спрашиваю, едят или на ужин? А может на обед? И в каком виде? Жареном, вареном или сушенном? Может, ручки коптят, а потом пальчиками хрустят? Или ножки обгладывают?
— А-а-ах!
Марта глубоко вздохнула, глаза ее закатились, и она лишилась чувств.
— Тургеневская девушка, — пояснил я Грише, — в облаках витает. Но тем проще, пусть пока отдохнет. Смотри за ней!
Мы объехали квартал широким полукругом, пересекли через мост реку Шпрее, и вновь вернулись в центр. Патрулей тут было куда больше, чем в других районах, но нас не останавливали.
Корпуса клиники Шарите занимали значительную территорию на которой элементарно можно было заблудиться.
За окном мелькнул памятник Альбрехту фон Грефе — известному глазному врачу XIX столетия — тут и начиналась Шарите. Благо, Марта успела рассказать, как добраться до места, еще до своего обморока.
Тут начинались многочисленные корпуса из красного кирпича в стиле барокко и классицизма, с полуарками оконных проемов, симметричными фасадами, колоннами, пилястрами и фронтонами.
Я проехал дальше до самой проходной и притормозил там, а, когда к машине подошел охранник, спросил тоном, не терпящим пререканий:
— Куда отправляют поступивших пациентов с подозрением на инфаркт?
— Третий корпус, — увидев мои погоны, козырнул охранник. — Прямо, потом налево, не ошибетесь!
Я благосклонно кивнул, и он дернул шлагбаум вверх, давая проезд.
С эсэсовцами предпочитали не связываться, они обладали мрачной репутацией. Но сейчас это лишь играло мне на руку.
Мой стиль — стремительная вылазка без предварительной разведки и столь же скорое отступление, пока противник не очухался и не подогнал дополнительные ресурсы. Натиск и наглость! Только так я мог достичь успеха в сложившихся обстоятельствах. Но столь же легко мог и погореть на любой мелочи — это я тоже прекрасно осознавал.
Нужный корпус нашелся быстро, я остановил машину чуть сбоку, где она не особо бросалась в глаза. Оставалось решить, что делать с девушкой — оставить ли ее одну или под присмотром Григория, который мог мне понадобиться в самой клинике.
Ее обморок мог продлиться пару минут или несколько часов — не угадать. Эх! Ладно! Будь что будет!
— Девушку положи на бок и прикрой шинелью, — скомандовал я, — авось, не очнется. А
