Братство. Второй шанс - Никита Киров

— Да должен был прилететь с Москвы днём… — начал Славик.

— Из Москвы, — поправил его Самовар, услышав из комнаты.

— Короче, — Халява почесал затылок, — час назад только приземлился, задержали самолёт. Про тебя он не забыл. Завтра — сто пудов встреча. Он и сам хочет послушать, интересно ему. Думает, что на бухло мы выпрашивать будем, поэтому надо будет убедить. Просто так не даст.

— Убедим. Афганцы загорелись идеей, продавать будут с минимальной наценкой, чтобы затраты на дорогу отбить. Но без нас провернуть не смогут — в компах они туговато соображают, самоучки. Остался вот твой отец, если займёт. Но если что — на пару компьютеров у нас денег хватит, и там раскрутимся.

Мясо варилось дальше, ароматы распространялись на всю квартиру, стало совсем жарко, только Самовар кутал ноги. Казалось ему всё, что они мёрзнут. Все мы читали про эти фантомные боли в оторванных конечностях, и тут помочь ему не могли, кроме компании и поддержки.

Между делом я подошёл к нему с каталогом, поправили с ним смету с учётом новых цен. Маугли же подтянул к себе газету, в которой Царевич оставил неразгаданный до конца кроссворд.

— Знаменитый роман Э. Войнич, — произнёс он. — Четыре буквы.

— Овод, — тут же отозвался Пашка Самовар, почти не раздумывая.

— Это я помню, — Маугли внёс запись. — Автор «Войны и мир» — Толстой… Стыдно не знать, Руслан.

— Я не дошёл дотуда, — раздался смущённый голос Царевича.

— И… оба-на. Город, где родился Нильс Бор… это кто такой вообще? Десять букв, первая — А, последняя — Н, четвёртая — Е, шестая и восьмая — Г.

— Химик это знаменитый, — проговорил Самовар, поправив что-то на листе со сметой. — А город… хм-м… Копенгаген?

— Ко… — Маугли занёс ручку, но писать не стал, — итить твою, не подходит, первая А. Остальное всё бьётся.

— Значит, там где-то ответ неверный, — не терпящим возражения тоном сказал Пашка.

— Это не химик, — вдруг произнёс Шопен, отвлекаясь от гитары. — Это физик.

— Базаришь, — неодобрительно сказал Газон, рассматривая свои часы золотого цвета. — Самовар говорит, что химик, значит — химик.

Часы у Сани с виду крутые, но явно поддельные, вот он и смотрел, не слезла ли с них краска. С внутренней стороны браслета, где металл прижимался к коже, всё уже слезло.

— Да физик, отвечаю, пацаны! — спорил Шопен. — Я в школе училке про него отвечал.

— Или физик? — Самовар задумался сам и подкатил коляску к шкафу, где у Царевича лежали книги. — Посмотреть бы где.

Ну да, интернета сейчас нет в каждом устройстве, у нас тут и мобилы-то не у каждого. Только в книжке искать.

А встреча шла дальше. На улице вечер, темно, а у нас весело. Ходили из комнаты в кухню и наоборот, Шопен чуть не посолил суп во второй раз, а потом увидел в шкафу лавровый лист и перец горошком, и, судя по всему, такое он никогда не видел раньше. Но Шустрый ему не верил, думал, что тот над ним смеётся.

Жаль, что Даша сегодня не работает в магазинчике поблизости, а то бы позвал, познакомил со всеми. Но ещё познакомлю.

— Девок, может, позовём? — предложил Шустрый и полез в карман. — Вот, телефончики нашёл, — он показал сорванную со столба красную листовку с надписью «твоя Багира» и номер.

— Не, в шалманах нормальных не найдёшь, — с видом знатока сказал Газон. — Там страшные, как жена майора Нелидова. Надо в сауну идти, вот там все городские девки, самые-самые. Но надо туда переть, где ты их здесь разместишь? Погнали в сауну, я знаю хорошую.

— Можно в клуб завалиться, — предложил Слава Халява. — А чё, я там много кого знаю. Всем хватит, познакомлю.

— Да вы тут не скучаете, — заметил Маугли с улыбкой. — Сначала ещё думаю — ехать или не ехать, что-то заменжевал. А тут — прям рад, что вы так все не разошлись, вместе остались, — он вытер глаз.

— Да ты чё? — удивился Шустрый. — Чё так случилось?

— Да, так, нахлынули чувства, — офицер кашлянул. — В армии-то не скажешь напрямую, как к вам привык, чтобы вы не наглели, а вот на самом деле-то как вы ушли, то всё, сразу всё не так стало. Не то всё. Знал бы, что так будет — уволился. Сопляки совсем какие-то пришли, чё с ними делать?

— Ну что, садитесь жрать, пожалуйста, — позвал Царевич с кухни.

— Да туда не влезем, — сказал я. — Есть раскладной стол?

— В кладовке, — Руслан почесал затылок. — Скатерти только нет.

— Смеёшься? — произнёс Халява. — Не с пола — и то ладно. В армейке-то как только не ели.

Вытащили стол, протёрли, поставили на него кастрюли. Стол, хоть и большой, но всё равно, мы едва за него влезли. Мясо свежее, сваренное огромными кусками, разрезали их на большие порции, ещё разлили бульон по тарелкам. Ещё и хлеб как раз оттаял, можно есть, не ломая зубы. Шопен отлил немного бульона в блюдце, чтобы остыло, для щенка.

Всё сварилось, Халява взял нож и, не слыша возражений, порезал Самовару порцию на мелкие куски, Маугли разливал всё из бутылок по стопкам, которые ради такого случая вытащили чехословацкий сервиз из югославской стенки бабушки Царевича.

Первый и второй тост, как обычно. Третий — за пацанов, стоя, как и принято.

И после него в дверь раздался звонок.

— Моржов, может? — предположил я.

Царевич пошёл открывать и вскоре вернулся. Да, Моржов, бывший десантник, а ныне опер уголовного розыска, приглашение принял. Крепкий широкоплечий парень, стриженный под ноль, вошёл в комнату. Вид хмурый.

— Во, какие люди, — улыбаясь, но совсем невесело произнёс Моржов, здороваясь с каждым. — О, лейтенант Магодеев! Привет, Ильдар! Хорошо, что приехал.

— Задержался на работе? — спросил Маугли.

— Да, — Моржов отмахнулся. — Вызов был, зато как раз в вашем районе закончил.

— А что там было? — поинтересовался я, прожевав кусок мягкой свинины. Соли в самый раз, Царевич как-то умеет угадывать, сколько солить.

— Да… может, помните Гриху Верхушина? — Моржов задумался. — Ты, Андрюха, не видел, но остальные должны помнить. У него Малыш прозвище было.