Патриот. Смута. Том 3 - Евгений Колдаев
День, может два стоят.
Лагерь, открывающийся перед моими глазами за Хворостанью, впечатлял. Оба берега оказались достаточно пологими, степными. Поэтому обзор вышел не сильно далекий. Территория вдоль реки и почти до горизонта занималась юртами, кострами, небольшими табунами лошадей. Крупные силы скакунов, скорее всего, разошлись еще дальше на выпас под контролем ответственных лиц. Выше по течению на небольшом взгорке стоял очень приметный, высокий и выделяющийся шатер. Сразу становилось ясно — это ставка военачальника. Вокруг него размещались юрты чуть беднее, но тоже не лишенные признаков элитарности. Как и положено, подле главного стоят приближенные воины, элита, личная стража и прочие выдающиеся личности.
Дальше — все ниже по течению шла более простая «застройка», достаточно единообразная.
Все это дымило кострами, галдело, шумело и двигалось. Наступал вечер, а это время ужина, выставления ночных караулов и отдых. Признаков борьбы и ущерба от удара утренней стихии я не увидел. Только грязи в лагере много. Прямо черно, а не зелено.
Сопровождающие подвели меня к избитому копытами лошадей участку реки, примерно в середине всего этого лагеря, может, чуть ближе к становищу предводителя, чем к самой бедной его части и табунам скакунов.
Все ясно — брод. Слева и справа, чуть в отдалении, люди набирали из реки воду, тащили в лагерь. Без воды жизни нет. Но такую пить, это кипятить же нужно.
Идущий впереди остановился, ждал. Что-то крикнул своим сотоварищам.
— Алга. — Махнул рукой, идущий от меня справа
— Алга, алга. — Добавил левый.
Я, не проявляя на показ каких-то эмоций, повел коня к воде. Мы начали переправляться. Было действительно неглубоко. Думаю, человеку чуть выше колена. Люди, готовящиеся к ночлегу, смотрели на нас с любопытством, поднимали взгляд, высовывались из юрт.
Еще бы, дозорные привели какого-то иноземца — русского. А еще одного ведут своего, связанного, спеленатого, к лошади примотанного. Кто это? Поднимался легкий гул, татары переговаривались, вопросы задавали друг другу, удивлялись.
Мы перебрались, двинулись дальше все тем же порядком мимо юрт.
Запах…
О, этот походный лагерь смердел невероятно. Полагаю, так пахли все становища того времени. Дым чадящих костров с трудом заглушал аромат сотен давно немытых человеческих тел, конского пота, мускуса, навоза, мочи, сырых шкур. И это они совсем недавно разместились здесь.
Я представил польский осадный стан под Смоленском.
Лицо само собой скривилось.
Скопище тысяч людей на небольшой территории и, что самое важное, еще большего количества лошадей в одном месте — накладывало свои нюансы. Если первых можно научить дисциплине. Они понимают, что без разделения зон еды и нужника, всех их ждет быстрая смерть от какой-нибудь заразы. То, со зверьми договориться, никак не получится. Его надо максимально жестко принудительно организовывать и как можно быстрее.
Все чаще, то слева, то справа раздавались окрики. Мой эскорт отвечал односложно, не вступал в полемику. Мы неспешно, отступив чуть от воды за первый ряд шатров, двигались к лагерю предводителя всей этой армии.
Я вглядывался в лица, изучал снаряжение и одежду.
Первые впечатления подтверждались. Войско не было богатым и хорошо снаряженным. Понятно, что напоказ здесь, в процессе постановки лагеря и отдыха мало кто будет щеголять в доспехах. Только какая-то стража и особо одиозные, богатые воины, коим не пристало копать, работать и готовить самим себе еду. Но, даже таких, я пока не видел. Копья, собранные пирамидами, не выглядели богато, сабель при людях встречалось одна на семерых. Да — они тоже сейчас бесполезные и ненужные, но многие ходили с тесаками, что-то делали. Халаты преимущественно старые, потрепанные, лица усталые, местами даже изможденные. Эти люди не выглядели могучей, мотивированной воевать, ударной силой.
Это далеко не тяжеловооруженные нукеры Батыя. Даже то, что я видел на смотре войск в Воронеже, выглядело лучше. И без выдачи людям из арсенала снаряжения. А значит, у нас есть преимущество. Уже кое-что, уже хорошо.
Внезапно у одной из юрт я услышал громкий вопль, выведший меня из размышлений. Татарин заорал протяжно, злобно, бросился к нам. Несмотря на непонимание языка, я услышал знакомое имя.
— Тутай, Тутай Аргчин. — повторял степняк, перемежая эти слова с какими-то еще неясными мне, грозными, злыми, негодующими. Лицо его искривилось полной ярости гримасой. Рука потянулась к кинжалу, что болтался на поясе.
Подошел к нам, встал у одного из сопровождающих, смотрел снизу вверх, что-то говорил зло и надрывно. Тот отвечал ему односложно.
О чем они, черт? Как же плохо не понимать языка.
Они перекинулись еще парой фраз, и негодующий татарин присоединился к нам. Махнул рукой другим своим сотоварищам, сидящим подле его шатра. Те поднялись, двинулись следом. Громко переговаривались, но мой эскорт на них внимания особого не обращал.
Шли пешком следом. За ними из иных юрт тоже собирались люди, подтягивались, спрашивали что-то, вливались в процессию. Все больше степняков отрывались от лагерных дел люди. В считанный миг собралось их человек пятнадцать, дальше я считать перестал.
Мне в процессе движения приходилось смотреть преимущественно вперед, показывать всем вокруг гордый стан, несгибаемую спину и поднятый подбородок. Создавать видимость того, что, как послу, плевать на происходящее вокруг. А еще как-то необходимо было умудряться изредка бросать взгляды по сторонам, отслеживать окружение и возможные угрозы.
Поэтому ситуацию я зафиксировал, к сведению принял. Но понять, что происходит и что привлекло этих людей в Тутай Аргчине, пока не стремился. Языка не знаю, неясно. Однако, судя по ощущениям — знали они его и по настроению и тембру речи, очень не любили.
Мой пленник возился на лошади все сильнее, дергался, пытался свалиться. Но сидел уж очень плотно привязанным. Шипел, пытался выплюнуть кляп. До этого мои сопровождающие никак на это не реагировали, но после присоединения к нам еще отряда татар стали жестко покрикивать на него. Тот в ответ лишь пучил глаза и сопел. Сделать что-то более серьезное он не мог, путы не давали.
Видел я, что страшно ему. Хочет татарский разбойник удрать, убраться подальше из этого места. Но нет, тебя я сюда привез и сдам. А дальше уж — сын хана решит.
Наконец-то мы добрались до некоей негласной линии. Понять ее наличие человеку несведущему считай, невозможно. Дальше шатры шли
