Парагвайский вариант. Часть 1 - Олег Воля
Он сделал знак помощникам:
— Унесите его и приготовьте чакану. А ты иди к своим. Завтра продолжим.
Когда Поликарпо попытался что-то спросить, касик решительно взял его за локоть и направил к выходу. Сопротивляться не имело смысла.
На следующий день за ним пришли уже после полудня. Он пришел в дом шамана и в ожидании церемонии уставился на узор ковра, погрузившись в свои мысли.
Внезапно прямо на узор положили мальчика. Поликарпо успел заметить свежую татуировку между лопаток — чакану, священный андский крест, окружённый воспалённой красной кожей.
В этот момент вошёл шаман. Его многослойные одеяния шелестели при каждом движении. На поясе болтались кости и священные семена, на голове красовалась белая пуховая повязка — символ связи с небесами. Что-то произнеся на кечуа, он жестом велел Патиньо взять мальчика за руку.
Раздались пронзительные звуки свирелей, напоминающие крик ягуара. Глухой рокот барабана отозвался в груди, словно пульс самой горы. И тогда шаман запел — его голос гремел, как гром, рождённый в человеческом горле.
Поликарпо смотрел, не отрываясь, и постепенно всё вокруг перестало существовать — только старец, контуры гор и спирали, дрожащие в раскалённом воздухе.
И тогда он ухнул в пропасть. Сердце сжалось от ужаса. Он ждал, что в любой момент ударится о скалы, что его разобьёт, разметёт, как пыль. Но он летел… и летел…
Казалось, время растянулось в бесконечность. Мимо него промелькнуло нечто огромное, свитое в кольца, покрытое чёрной обсидиановой чешуёй. Он понял — это змей. Не просто зверь, а держатель путей, страж перехода. Какой же он огромный…
Полёт замедлился. Мысли стали яснее. И в этот момент он увидел ЕГО.
Глава пятая
Древнее божество выдает Ивану Долову специальное задание, а Патиньо обретает новый смысл жизни
Иван летел по туннелю, прекрасно осознавая, что это смерть.
«Надо же, — думал он, — про туннель не врали. Интересно, куда он выведет?»
Страха не было. Сожалений тоже. Незавершенных дел он не оставлял.
«Книгу не дописал? Ну да и хрен с ней. Всё равно история учит тому, что она никого ничему не учит».
Лишь изрядное любопытство ощущалось в душе. Ведь загадка жизни после смерти оставалась неразрешимой, и каждому предоставлялся единственный случай узнать её на своём опыте. Жаль только, что сообщить результаты пока никому не удавалось.
Туннель, начавшийся прямым как стрела, постепенно начал загибаться, а потом и вовсе превратился в нечто вроде мистического аквапарка. Сгусток того, что когда-то было старым русским дипломатом, мотало и крутило. Но закончилось всё неожиданно резко: хлоп — и Иван вылетел из чего-то огромного и сразу замер, будучи пойманным…
Щупальцами? Языком?
Ну да. Иван явственно ощущал себя как в коконе, окружённым со всех сторон влажной плотью с маленькими присосками. Вскоре кокон распался, и он узрел циклопическую змеиную морду. Долов восседал на одном из кончиков раздвоенного языка. Тело змея выглядело как уходящий в бесконечность клубок, а вокруг была чернильная пустота, в которой ярким пятном выделялась мелкая птичка. Она приближалась, и Иван узнал в ней колибри. Та металась вокруг него и второго кокона на другом конце змеиного языка.
«Ну, значит, в ад попал, — мелькнула мысль. — В принципе, есть за что. И убийства на мне висят, и прелюбодеяния имеются. Что там ещё? Зависть и чревоугодие? Ну, бывало. Уныние и гордыня? Тоже случались. Так что формально всё сходится. Но почему именно змей?»
Кожа змея дрогнула, приоткрыв один глаз. В голове зазвучал голос, глубокий, как раскат грома:
«Приветствую тебя, человек, отмеченный моей печатью».
«Какой печатью?» — изумился Долов.
Вместо ответа на Ивана навалилась буря ощущений. В глаза брызнул яркий дневной свет, запахи трав заполнили лёгкие, шум работающих моторов и негромкие переговоры людей. Снова Чили. Снова горы. Он стоял перед джипом, из которого на него смотрели молоденький, почти мальчишка, офицер чилийской армии и трое его подчинённых. Не сильно старше. Офицерик и солдатики колебались. Они не знали, как поступить с настоящими «soviéticos». Они сжимали свои старые американские M1 Garand, а глаза метались, цепляясь то за Ивана, то за его спутников, то испуганно смотрели куда-то за спину Ивану.
Он знал, кто там стоит: тройка русских инженеров и двое товарищей из компартии Чили. Справа рядом стоял Урпи — рослый индеец-проводник в широком пончо и традиционной шляпе.
Они ведь почти убрались уже из охваченного пиночетовским переворотом Чили. Впереди только горные тропы. И надо же было такому случиться — нарвались на случайный патруль там, где машину раз в полгода видят.
— Немедленно на колени и руки за голову! — орал офицерик, размахиваясь револьвером, голос его срывался от напряжения. — Если не подчинитесь, я прикажу расстрелять вас! — Он нервно оглянулся на своих солдат, как бы ища у них подтверждения.
Разговор явно зашёл в тупик, и Урпи решил, что пора заканчивать. Он шагнул, как бы закрывая собой Ивана.
— Да никогда я не встану на колени перед вами, мразями!
С этими словами он откинул край пончо одним резким движением и разрядил по очереди оба ствола своего обреза охотничьего ружья. С пяти метров убойная сила у «лупары» была чудовищной. Голова офицера разлетелась как тыква. Двое солдат тоже получили ранения, несовместимые с активным сопротивлением. Но тот, что сидел за рулём, оказался прикрыт трупом командира. И только облит его кровью. Он жалобно всхлипнул, вскинул пистолет-пулемёт, и на дульном срезе «Grease Gun» заплясал огонёк.
Удар в грудь. Иван летит спиной на землю. Боль.
Следующий эпизод был уже окутан ночной темнотой. Его несли куда-то в горы. Иван помнил, что он тогда соображал смутно, но теперь он совершенно абстрагировался от страданий тела и всматривался и вслушивался в происходящее вокруг.
— Ты дурак, Урпи, — ворчал один из чилийцев, голос его был сдавлен усталостью и злостью. — Зачем ты шаг в сторону сделал? Ты же мне линию огня перекрыл. Я бы этого водилу сам завалил вовремя.
Иван слышал, как пыхтел и оправдывался индеец, и удивлялся, как много, оказывается, хранила память того, что он не мог вспомнить раньше.
Следующий эпизод начался с острого запаха трав и дыма. Вой ветра и стук дождя дополняли картину. Старик всматривался в его глаза, что-то гудя на низкой ноте. Лицо его, изборожденное морщинами, было сосредоточено, а глаза, глубоко посаженные, казалось, видели сквозь
