Атаман - Алексей Викторович Вязовский

— Или сюда, дай обниму, — прервал я ее ершистость.

Она пылко бросилась мне на грудь. Я ласково погладил ее по спине.

— Из-за меня все пострадали… — начала она всхлипывать.

— А ну, казак, оставить слезы! За сестренку не грех и спину подставить!

— Только за сестренку? — промычала мне в грудь.

Ох ты ж! На дворе кол, на колу мочало, начинай все сначала…

* * *

Не знаю почему, но мне захотелось перед отбытием из Лахора навестить несчастного Земан-шаха, проживавшего в одном из флигелей старого дворца. По сведениям от местных прислужников, он сделался чрезвычайно набожным и проводил большую часть времени за чтением Корана и комментариев к нему, словно надеясь почерпнуть в священных текстах утешение в своей судьбе. Мне казалось, что сломившие его несчастья должны были отвратить принудительно ослепленного владыку от политической жизни, но это оказалось не так.

Он искренне обрадовался моему посещению, но еще большее удовольствие ему доставил приход вождя салангов Азмуддина-ходжи, который напросился пойти со мной в гости к экс-шаху. Почти тысяча его горцев стала значительной частью моего отряда. Другую, вполовину меньшую, если не считать вспомогательные части, составил гуркха кампу, щедро отданный мне на время Сингхом. Махараджа хотел проверить в бою новый полк — разумеется под присмотром его людей. Так что сотня сикхов-всадников от разных мисали также влилась в ряды моего деташемента. Уговор был такой: я обучаю самых толковых из этой сотни как будущих офицеров пехотной части, а гуркхи беспрекословно выполняют мои приказы, вплоть до участия в боевых действиях. Об этом без меня договорился Платов, мне пришлось принять эту сложную историю как данность.

— Владыка! — почтительно обратился к Земану Азмуддин после церемонии знакомства. — Печально видеть вас в столь угнетенном положении. Вас — человека, от имени которого приходили в ужас даже британцы в своих индийских провинциях.

— О, ходжа! — печально ответил Земан. — «Все пройдет», — сказал царь Соломон и приказал выгравировать это изречение на своем кольце. Увы, ты видишь перед собой несчастного монарха, лишенного всего.

— Зачем вы отдались в руки ваши врагов, сайков, ваше величество? — спросил удрученный Азмуддин.

— Врагов? Нет, Ранджит мне не враг. Он даже не мешает мне устанавливать связи с афганцами, живущими в его краях и дальше к югу. Они шлют мне свои приветствия, хотя могли бы и вспомнить о той дани, что обязались мне платить. Я слаб, мои глаза слепы, глазницы воспалены, но уши слышат — меня подбивают побороться за кабульский трон, но этого мне не позволят. Да и я сам понимаю, что это безнадежное дело. Куда вы держите свой путь, славные воины?

— Мы отправляемся на юг, ваше величество, — честно ответил я.

— В Дели? Я тоже хотел туда дойти, но интриги врагов мне помешали. Вы идете с клинком или с оливковой ветвью?

— Пока сами не знаем и хотели спросить вашего совета.

— Дели… — мечтательно произнес Земан. — Красный форт… Дорого бы я дал, чтобы увидеть свой флаг на его стенах.

— Нет, ваше величество, — честно признался я. — Наша цель в другом. Индусы нам не враги. Сейчас они, как маленькие дети, ссорятся между собой, дерутся и не понимают, что над ними нависла страшная угроза в лице британцев. Но как их примирить?

— Только меч! — сказал как отрезал Земан. — Только силу понимают маратхи. Тебе, Азмуддин-ходжа, стоило бы связаться с нашими соотечественниками в Рохилкханде (2). Если под Дели вам станет тяжко, вспомни о них — и весь северный Индостан задрожит от ужаса. Мне в моем положении хорошо понятна боль Великого Могола, я даже был бы не против дожить в его обществе остаток своих дней, но и о славе афганцев не стоит забывать.

Слова Земан-шаха были непонятны, и я попросил его растолковать все подробнее. Он с удовольствием согласился и рассказал нам очередную невероятную историю, на которые была так богата Индия времен крушения империи Великих Моголов.

Жил да был Алам-шах Второй, занявший императорский престол сорок лет назад. Он хотел писать персидские стихи, однако не все могут короли — ему пришлось защищать свой трон, а не вирши слагать, но на воинском поприще он не преуспел. С каждым годом он терял земли и влияние и в итоге превратился в номинальную фигуру, которой маратхи вертели по своему усмотрению. Но прежде с ним случилось большое горе. В его доме воспитывался мальчик, сын мятежного афганского вождя, лидера пуштунов, осевших на делийских землях. Алам в нем души не чаял, относился как к родному сыну и даже писал в его честь стихи. Мальчик вырос в золотой клетке, добился важного положения и даже командовал шахскими войсками. А потом… потом он предал своего названного отца, захватил с примкнувшими к нему афганцами Дели и самого шаха. Результатом этого бесчестия стали ужасающее разграбление столицы Великих Моголов и ослепление Алама — подросший мальчик, которого звали Гулам Кадир, вырезал глаза своему благодетелю (3). Маратхи смогли его выбить из столицы, в конце концов поймали, жестоко пытали, отправляя Алам-шаху одну часть его тела за другой — уши, глазные яблоки, верхнюю губу. Не так давно все это случилось, лет тринадцать назад…

Жуть какая! Меня передернуло от этого рассказа, но я продолжал слушать как завороженный.

— Теперь вы понимаете, насколько делийцы бояться афганцев? А также то, что грабить Дели уже нет смыслы — вас опередили, — рассмеялся Земан.

Черт побери! Даже слепой, он оставался все тем же вождем, который вел в набеги своих пуштунов за добычей. Вон, у саланга Азмуддина-ходжи уже загорелись глаза. Но я знал, куда направить его энергию.

— До Дели нам нет дела. Зато Бенгалия, Калькутта…

Оба афганца восхищенно зацокали языками.

— В Калькутте золото можно будет ведрами черпать! — мечтательно произнес Земан. — Пьётр, Бегум Самру — ключ ко всему! Если она будет на вашей стороне, тогда сможете легко спуститься по Гангу прямо в гости к британскому льву. Если, конечно, у тебя хватит на это сил. В свое время Кадир не смог с ней договориться и закончил жизнь разделанный, как барашек, на кусочки, — засмеялся неприятным, дребезжащим смехом Земан.

Повинуясь внезапному импульсу и благодарный за сведения, я отстегнул от пояса кирпан и вложил его в руку экс-шаха.

— Мой подарок, пусть он напоминает вам обо мне.

Слепец ощупал нож, пощелкал, проверяя, как он выходит из