Медведев. Книга 3. Княжество - Гоблин MeXXanik
Ботинки на ногах чиновника были начищены до зеркального блеска, но возраст они не скрывали. Кожа кое-где морщинилась, подошвы явно видали дорожную пыль. Похожее, человек бережёт, что есть, чинит, не меняя на новое без необходимости, и это, как ни странно, внушало уважение.
А ещё я заметил, что пальцы у него испачканы чернилами. Не просто один-две капли, нет. На подушечках и в складках виднелись тонкие синие следы, которые не смоешь ни за день, ни за два. Эти пятна не были случайностью. Это след долгой работы с бумагами, пером или даже печатной машинкой — не для галочки, а по-настоящему.
Я сразу сделал вывод: живёт небогато, но работает много. Не из тех, кто прячется за подчинённых. Скорее, из тех, кто до позднего вечера сидит в полутёмном кабинете и проверяет, совпадает ли последняя цифра в отчёте с реальностью.
Такие люди всегда немного пугают своей въедливостью. Но именно с такими, как правило, и можно иметь дело.
Он замер в дверях с выученной чёткостью, будто не входил, а обозначал присутствие:
— Ваше сиятельство, — произнёс он, чуть склонив голову в приветствии, в котором чувствовалась смесь почтения, опыта и капельки внутреннего сарказма.
И с этой же точностью ожидал разрешения войти дальше, будто шаг в кабинет без приглашения грозил нарушением древнего чиновничьего ритуала.
— Добрый день, — произнёс я ровно, вставая и делая приглашающий жест в сторону свободного кресла у стола. — Прошу, проходите. Присаживайтесь.
Чиновник вошел, уселся аккуратно в кресло, расправил плечи, руки сложил на коленях. И замер прямо как статуя благонадёжности. Только глаза выдавали напряжение: внимательные, чуть прищуренные, будто он ожидал какого-то подвоха.
— Я позвал вас поговорить не под протокол, — начал я спокойно, стараясь, чтобы голос звучал не как у следователя, а как у человека, которому просто надо разобраться. — И очень надеюсь, что всё сказанное здесь останется между нами. Я могу рассчитывать на конфиденциальность?
— Даю слово высокорождённого, — с готовностью отозвался Костомаров, словно этот ответ он носил в кармане на случай подобных ситуаций.
И тут я заметил, как у него чуть дёрнулся уголок рта, а пальцы невольно сжались. Занервничал. Не сильно, не как новичок, но заметно. Вероятно, понял: раз беседа не под протокол, значит, пахнет не служебной запиской, а настоящими решениями. А это у нас куда страшнее любой инструкции.
— Иван Ефимович, — начал я, наклоняясь чуть вперёд, чтобы разговор выглядел неофициальным, но предельно серьёзным, — я хотел бы уточнить у вас: можно ли включить часть лесов Северска в разряд заповедных?
Костомаров, словно по команде, привычно поднял руку к очкам и аккуратно поправил их на переносице, как будто именно они отвечали у него за точность формулировок.
Он вздохнул, словно я предложил ему не заповедник открыть, а самому пересчитать все деревья поимённо.
— Вопрос сложный, Николай Арсентьевич, — начал он после паузы, такой, в которую иной бы успел пожалеть о заданном вопросе. — И очень долгий.
Последнее слово он произнёс с особым акцентом, как будто намекал, что в местном понимании «долго» — это где-то между сменой времён года и сменой политических эпох.
— Для введения лесов в реестр заповедных, — продолжил Костомаров, глядя поверх очков, — экологическое ведомство обязано вынести вопрос на голосование в Совет.
Он сделал ещё одну паузу. Видимо, чтобы я успел почувствовать вес предстоящей бюрократии.
— Причём, — добавил он, прищурившись, — решение должно быть принято большинством голосов. Таким, чтобы не было ни у кого соблазна оспаривать.
— Голосование… — протянул я, словно это слово только что выпало из потолка и приземлилось мне в блокнот. Записал аккуратно, с подчёркиванием, как диагноз.
— Подача заявки от экологического ведомства на голосование…
— Мне казалось, что голосование не требуется, — добавил я с надеждой.
— Проголосовавшие против должны будут обосновать свою позицию, — поспешно вставил Костомаров, будто предполагал, что сейчас я начну злиться. — И обоснование должно быть исчерпывающим.
От этой фразы стало чуть полегче. Потому что «исчерпывающе» — это слово, с которым у некоторых наших уважаемых деятелей начинаются настоящие проблемы.
— А что нужно для заявки? — уточнил я, уже чуть бодрее.
Костомаров выпрямился в кресле и заговорил уверенно.
— Заключение о том, что на территории обитают редкие виды животных, птиц, земноводных, — с готовностью сообщил он. — Или что там сохранились растения, занесённые в «Красный реестр».
Я кивнул. В голове уже всплыли образы всяких мхов, папоротников и прочей ботанической нежити. Может, найдется какая-нибудь ящерка или птица. Главное, чтобы кто-то из них действительно обитал там, где мы хотим организовать заповедник. Остальное, как говорится, приложится.
Я задумчиво нахмурился, постучал ручкой по краю стола и медленно выдохнул:
— А есть ли другие причины?
Костомаров развёл руками с тем выражением лица, которое обычно бывает у людей, когда они собираются сообщить что-то крайне непопулярное, но необходимое. Он даже слегка наклонил голову, как будто искренне сожалел, что не может предложить ничего повеселее.
— Других оснований нет, Николай Арсентьевич. Только сохранение экологического баланса в регионе. Это, например, когда лесов в княжестве остаётся меньше пятнадцати процентов, и дальнейшая лесоразработка грозит региону… ну, вежливо говоря — экологической катастрофой.
Сказал он это ровно, но я вполне отчётливо уловил в его голосе ту самую интонацию, которой взрослые объясняют ребёнку, почему нельзя съесть торт целиком: вроде бы хочется, но потом будет плохо. Всем.
Я наклонился вперёд, сложил руки замком и, понизив голос до почти заговорщического, произнёс:
— А если мы найдём такие редкие растения или животных?
Глаза Костомарова чуть расширились, и он осторожно отодвинул очки вверх по переносице, словно хотел лучше разглядеть, шучу я или всерьёз. Но, видимо, понял, что я
