Смерть на обочине - Евгений Васильевич Шалашов
– И что мельник? – полюбопытствовал я.
– Как что? – усмехнулся Фрол. – Два дня сыночка кормил, в бане парил, клещей вытаскивал, а потом всыпал ему за все сразу – и за бритву, и за то, что в лес убежал. Еще за то, что отца опозорил.
Егорушкин уже бил каблуком сапога, словно конь копытом.
– Ребята, кончай работу! – крикнул он своим подчиненным. Обернувшись ко мне, снова отдал честь. – Спасибочки вам, ваше благородие, за подсказку. Сейчас мы в реальное училище сходим, потом к Гришке домой.
Фрол вместе с городовыми отправился разыскивать Гришку, а я подумал, что мельник поступил непедагогично, выпоров сына, но правильно. Еще подумал, что перехвалил я Егорушкина. Рано ему в приставы. Или напротив, подойдет? Зачем мне нужен умный пристав?
Глава пятая
Бурлаки на Шексне
В каждом городе имеется «изначальное» место. В Вологде это Ленивая площадка Малого торга, куда пришел преподобный Герасим; в Москве – Боровицкий холм, где Юрий Долгорукий устроил пир.
Череповец начинался с холма, куда в конце четырнадцатого века пришли монахи Троице-Сергиевой обители Афанасий и Феодосий, основавшие Воскресенский монастырь[14], вокруг которого стали возникать деревни и села. От монастыря, упраздненного в 1764 году, остались Воскресенский и Троицкий соборы[15], вокруг которых растут огромные деревья. Сейчас, за неимением иных парков, Соборный сад и набережная Шексны являются излюбленным местом прогулок для горожан[16].
Я стоял в начале тропы, вьющейся между деревьями, ожидая, пока ко мне не подойдет кареглазая гимназистка и ее тетка, Анастасия Николаевна.
Госпожа Десятова, в девичестве Бравлина, мне не понравилась сразу.
Во-первых, она неприятна чисто внешне – взгляд недовольный, глаза навыкате. Во-вторых, демонстративно посматривала на часики, вытаскивая их из-под пальто. Пыталась уличить меня в непунктуальности или демонстрировала собственный достаток? Женские часики стоят в два раза дороже мужских часов, но и наши, карманные, не дешевые. Те же «Буре» не меньше двадцати рублей стоит. А мои, фирмы «Бреге́» – подарок батюшки на двадцатилетие, обошлись родителю в тридцать рублей. Сам-то бы и не знал, сослуживцы подсказали.
После того, как племянница представила нас друг другу, госпожа Десятова измерила меня взглядом, остановилась на стрелке брюк, осмотрела обувь. Вот тут комар носа не подточит. Обувь начищена, стрелочка идеальна. Ищет, к чему придраться? И ведь нашла же.
– Господин Чернавский, а почему на вас нет мундира? – строго спросила тетка, оттопырив нижнюю губу.
– Сударыня, иной раз хочется в воскресенье погулять в обычном наряде, – нашелся я. – И сам от мундира отдохну, а главное – он от меня.
На прогулку я и на самом деле явился в «гражданке» – в пальто и шляпе, и в серых штанах, а не в темно-зеленых. Разумеется, под верхней одеждой есть и все остальное. Спасибо родителям, озаботились.
Хорошо, что чиновникам Российской империи, в отличие от офицеров, в свободное время дозволено носить партикулярный костюм. Просто сложился некий штамп – если чиновник, он обязательно в мундире. В какой-то мере это соответствует истине. Шесть дней в неделю на службе, какой смысл держать в гардеробе статское платье? Да и лишних денег у младших чиновников вроде меня нет. Чиновники высокого градуса – от статского советника и выше – имеют и штатские костюмы, но носят их крайне редко, разве что дома, как мой батюшка. Дома-то можно и без наград. Если в люди выйдешь, придется их прицеплять, потому что некоторые ордена, вроде св. Владимира 4-й степени, обязательны для постоянного ношения[17].
Пошел бы на свидание с Еленой и ее тетушкой в мундире, потому как сам себе в нем нравлюсь, но случился казус. Вчера, уходя со службы, умудрился где-то зацепиться за гвоздь и изорвал форменные брюки на заднице.
Наталья Никифоровна их сразу заштопала, под сюртуком не заметно, а идти на свидание с любимой девушкой в драных штанах не комильфо. На службу, разумеется, придется их надевать, деваться некуда. Пока еще новые сошьют! Так что заранее оплакиваю потерю пяти рублей, в которые влетят новые брюки. Дорого, блин. Мужские штаны (для простонародья) обходятся всего в два рубля, штанишки гимназиста – в три, а для чиновника почему-то пять. Сюртук, кстати, влетел бы в пятнадцать! Как бы выкручивался, если бы не родители, обеспечившие меня гардеробом? Пожалуй, быть сыном вице-губернатора совсем неплохо. Нынче я государственный чиновник, получаю жалованье, значит, следует рассчитывать только на самого себя, а не просить деньги у батюшки.
До сих пор меня подводит чувство реальности. Забываю иной раз, что в магазин (ладно, в лавку) за готовым мундиром не зайдешь, шить (то есть строить!) приходится. А шить – либо портного вызывать на дом, либо самому в ателье (тьфу ты, в мастерскую) идти.
И носки, например, здесь штопают. Да мне бы в голову не пришло штопать носки. Покупаешь пар семь, по количеству дней в неделе, бросаешь в стиральную машину и стираешь. Потом, по мере образования дырок, выкидываешь. Проще купить новые, чем ставить заплатку. А здесь, у Натальи Никифоровны, имеется какой-то деревянный грибок, на который она насаживает мой носок.
И как бы я жил без своей хозяйки? Она мне и мундир гладит, наводит на штанах стрелку, и носки штопает. И даже изначально пыталась отказаться от денег. Мол – ей это не трудно. Ага, не трудно. Посмотришь на огнедышащего монстра, именуемого утюг, страшно становится. Сам бы взялся гладить, так всю бы одежду спалил. Поэтому посчитал, что дополнительно два рубля к квартирной плате – справедливо, равно как и пятьдесят копеек за урок французского языка. И брюки мои, хоть форменные, хоть обычные, держат стрелку.
Нет, не отдам Наталью за какого-то Литтенбранта. Помешаю женскому счастью, но что делать? Пропаду без квартирной хозяйки.
Мадам Десятова тем временем задала очередной вопрос:
– Скажите, господин Чернавский, почему вы ушли из университета?
Вот скрыдла. Я даже конфеты передумал дарить. Может, в конце прогулки Леночке потихонечку суну?
– Tante, может, к реке спустимся? – перебила Анастасию Николаевну Лена, пытаясь помочь своему кавалеру уйти от ответа. – Там пароходы, они такие красивые.
Лена с Таней уже интересовались у меня, почему студент Чернавский покинул стены императорского университета, я отшутился – дескать, поступить-то на
