Господин Тарановский - Дмитрий Шимохин

Корсаков, ошеломленный этим напором, предсказуемо ухватился за главный вопрос.

— Но капиталы! Кто это будет финансировать? Казна таких денег не даст.

— Казна и не понадобится, ваше превосходительство, — спокойно ответил я. — Я уже заручился поддержкой крупнейших московских и уральских промышленников — Кокорева, Мамонтова. Это будет частная концессия под патронажем государства. От вас, как от представителя Государя, потребуется лишь высочайшее содействие: отвод земель, разрешения и… люди.

Выдержав паузу, я нанес завершающий, самый тонкий удар.

— Но даже когда мы построим эту дорогу, ваше превосходительство, мы столкнемся с главной бедой Сибири, о которой так сокрушался ваш помощник, господин Загоскин. Нехватка мозгов. Нам некем будет управлять этой дорогой. Не хватит инженеров, врачей, учителей.

— В Петербурге, — продолжал я, используя идеи самого Загоскина, — опасаются открывать здесь университет, боясь вольнодумства. Что ж, не будем торопить события. Но новый «Устав гимназий и прогимназий» тысяча восемьсот шестьдесят четвертого года дает частным лицам право открывать средние учебные заведения.

Я посмотрел ему прямо в глаза.

— Так давайте начнем готовить почву! Я, как частное лицо, и мои компаньоны — Кокорев, Лопатин, Мамонтов — готовы учредить и финансировать в Иркутске гимназию. Чтобы через десять лет, когда Империя наконец созреет для Сибирского университета, у нас уже были готовые, прекрасно образованные студенты. Чтобы нам не пришлось униженно выпрашивать специалистов из столиц. Мы воспитаем их здесь.

Этот последний аргумент окончательно сломил его. Корсаков смотрел на меня уже не просто с уважением, а с откровенным азартом.

— Чертовски смело, господин Тарановский! И весьма обстоятельно! — пророкотал он. — Университет начинается с гимназии, а империя — с дороги. Считайте, что мое полное содействие вы имеете. Готовьте прошение. Я подпишу его и отправлю в Петербург со своей личной рекомендацией!

Я вышел из кабинета Корсакова с чувством глубокого удовлетворения.

Я попросил адъютанта проводить меня в канцелярию советника Загоскина.

Михаил Васильевич встретил меня с вежливой, но явной иронией. Его кабинет, заваленный пыльными папками с проектами и картами, был обителью теоретика, давно разуверившегося в практике.

— Владислав Антонович, какими судьбами? — он оторвался от бумаг, и в его умных глазах блеснула насмешка. — Снова пришли убеждать сибирских ретроградов в пользе прогресса? Боюсь, все наши разговоры о гимназиях так и останутся сотрясением воздуха.

Я сел в кресло напротив него, не обращая внимания на иронию.

— Михаил Васильевич, я только что от генерал-губернатора, — спокойно начал я. — Мы получили его полное и безоговорочное одобрение на начало проектно-изыскательских работ по строительству Ангаро-Ленской железной дороги.

Загоскин замер. Его рука с пером зависла над чернильницей. На лице отразилось изумление. Он, который годами писал записки и проекты, тонувшие в петербургских канцеляриях, не мог поверить, что дело сдвинулось с мертвой точки за один час.

— Как?.. — выдохнул он. — Но финансирование… разрешения из Министерства…

— Финансирование будет частным, — отрезал я. — Концессия. Я уже заручился поддержкой Кокорева, Мамонтова и уральских промышленников. Одобрение «на самом верху», как вы понимаете, тоже получено. Это не просто идея. Это — работающий механизм, который запускается прямо сейчас.

Скепсис на лице Загоскина начал таять, сменяясь лихорадочным возбуждением. Он вскочил, обошел стол.

— Но… но это же гигантский труд! Изыскания, расчеты…

— Вот за этим я и пришел, — я остановил его поток слов. — Дорога, Михаил Васильевич, это не только рельсы и шпалы. Мне нужен не просто инженер-исполнитель. Мне нужен человек, который видит картину целиком. Человек, который способен спроектировать и возглавить величайшую стройку в истории Сибири.

Я выдержал паузу и посмотрел ему прямо в глаза.

— Я пришел предложить эту работу вам. Оставьте эту пыльную канцелярию. Поступите ко мне на службу. С жалованьем втрое больше вашего нынешнего и с полномочиями, ограниченными только вашим талантом.

Загоскин ошеломленно смотрел на меня. Он ходил по кабинету, взволнованно теребя бороду. Это было слишком хорошо, чтобы быть правдой. И тут я нанес завершающий удар.

— И когда мы с вами построим эту дорогу, Михаил Васильевич, — тихо, но веско сказал я, — по ней в Иркутск хлынут не только товары. По ней хлынут деньги и люди. У нас будут и средства, и логистика, чтобы реализовать вашу главную мечту.

Он замер.

— Мы привезем сюда лучших профессоров и тысячи книг. Дорога — это первый, самый важный шаг к вашему Сибирскому университету. Она сделает его не просто возможным, а абсолютно необходимым.

Эти последние слова сломали его. Он остановился, посмотрел на меня горящими глазами, и на его лице появилось выражение почти детского восторга.

— Боже мой… — выдохнул он. — Дорога к Университету… Стальная дорога к знаниям…

Он бросился к своему столу, начал лихорадочно рыться в бумагах, вытаскивая какие-то старые, пожелтевшие карты, расчеты, сметы.

— Я знал! Я всегда знал, что это возможно! Вот, смотрите, у меня тут есть предварительные выкладки по рельефу… Я начну немедленно! Когда приступаем?

Я спокойно улыбнулся, глядя на этот взрыв энтузиазма. Я встал.

— Приступайте прямо сейчас, Михаил Васильевич. Считайте это вашим первым рабочим днем. Готовьте смету на изыскательскую партию. Деньги будут завтра.

Я протянул ему руку. Загоскин с жаром стиснул ее, даже не замечая пыли на своих пальцах. Вербовка состоялась.

Вернувшись в дом Лопатина поздно вечером, выжатый, но удовлетворенный. Все рычаги были запущены. Я прошел через прихожую и остановился на пороге гостиной.

Картина, открывшаяся мне, была настолько мирной, что показалась нереальной. В жарко натопленной комнате, у сверкающего самовара, сидели Ольга и жена Лопатина, Агния Федоровна. Они тихо беседовали о чем-то своем, женском, — о грядущем материнстве, о моде, о рецепте кулебяки. Ольга смеялась, ее лицо, освещенное теплым светом лампы, было спокойным и счастливым.

Я кашлянул, входя в комнату. Ольга тут же вскинула на меня сияющие глаза.

— Никифор Семенович, — обратился я к Лопатину, который дремал тут же, на диване, — не хочу стеснять вас больше необходимого. Мы с Ольгой Александровной должны обрести свой дом.

Лопатин тут же вскочил.

— Да что ты, Владислав Антонович, помилуй Бог! Да живите хоть год! Места хватит!

— Спасибо за гостеприимство, — я остановил его. — Но пора. Есть ли в Иркутске на примете что-то стоящее? Мне нужна не просто изба. Мне нужна поместье. Место, где моя семья будет в абсолютной безопасности.

Лопатин, поняв, что я не шучу, тут же загорелся. Для него