Гнев Несущего бурю - Дмитрий Чайка
Я потянулся, прогоняя остатки сна, и окинул взглядом свою спальню. Бедненько. Все никак руки не доходят собой заняться. Простой кирпич стен и крошечное окошко под потолком, откуда льются веселые потоки дневного света. Ремонта здесь не было, зато кровать стоит роскошная, сделанная по моему личному проекту. Из ливанского кедра, с резной спинкой и ножками в виде вставших на дыбы дельфинов. Вместо дурацкого переплетения кожаных ремней я приказал уложить доски, а на них — матрас, туго набитый конским волосом. Отличная штука, резко раздвинувшая горизонты семейной жизни.
— Вставать пора! — я вскочил с постели и прошел в соседнюю комнату, соединенную со спальней незаметной дверью. Это ванная. А в ванной — умывальник, в который подается с крыши горячая вода. Как сделать смеситель, я еще не додумался, но над этим уже работают. Пока умываюсь, как английский лорд. Набираю в медный тазик воду из двух разных кранов и плещусь. Жутко неудобно. Надо перехватить кусок и мчать. У меня сегодня важнейшая встреча. Та, которую я ждал многие месяцы.
Син-аххе-эриба. Так звали моего алхимика, привезенного за тридевять земель. Имя у него какое-то дурацкое, означающее: Бог Луны Син дал братьев. Брехня. Никаких братьев у этого парня нет. Как нет родителей, жены, детей и мозгов. Если бы мозги у него были, он не проигрался бы в пух и прах в кости. Кстати, привет грекам, которые обвинили покойного Паламеда в их изобретении. В кости в Междуречье играют с незапамятных времен. Этот парень — азартный игрок, а там, где игра — там проигрыш, который рано или поздно придется оплатить.
Он был лабанту, потомственным парфюмером. Это работа тонкая, денежная и покрытая непроницаемой вуалью тайны. Лабанту перегоняли на масла лепестки ириса, жасмина и роз, а потому смотрели на ремесленников-муракку, как на козье дерьмо. Те всего лишь давили смолы прессами, получая масло из кедра или кипариса. Так что он тот еще придурок, раз смог спустить в выгребную яму свою вполне обеспеченную жизнь.
Очень скоро, проигравшись в пух и прах, наш парфюмер оказался в долговой кабале, выбраться из которой так и не смог. Справедливый суд отнял у него дом, обратил в рабство и передал кредитору. Законы Вавилона в отдельных местах не так уж и суровы. Срок рабства за долги не мог превышать трех лет. И вывозить за границу таких рабов тоже нельзя. Но, как говорится, если нельзя, но очень хочется, то можно. После окончания законного срока бедолагу заставляли брать новый долг, но уже фиктивно, и он оставался рабом пожизненно. В общем, была бы задница, а хитрый винт найдется. И даже то, что его продали за границу, пойди еще докажи. Господин взял раба с собой для услуг в дороге, а там его укусил скорпион. Или сразил кровавый понос. Или злые духи унесли его душу за Медную стену. Или с ним случилась еще какая-нибудь хрень, несовместимая с жизнью. Важно не это. Важно то, что суровость месопотамских законов можно обойти, если применить некоторую толику фантазии. А с фантазией у ребят, дающих в долг игрокам большие суммы, во все времена был полный порядок.
Парфюмер оказался человеком грамотным, а потому по прошествии трех лет попробовал возмутиться и потребовал освобождения. Но ему показали оставшуюся сумму долга и вместо свободы выдали хорошую порцию палок. Когда он отказался работать и попытался обратиться к судье, то добавили еще палок и отправили убирать ячмень. В качестве перевоспитания. Естественно, никто человека с такой квалификацией гнобить на поле не собирался, планировали всего лишь привезти в чувство. Там-то его и выкупили за неимоверные деньги агенты Кулли, полностью сломанного и опустошенного.
Кстати, Кулли в последнее время так и фонтанировал необычными идеями, чего я, откровенно говоря, за ним раньше не замечал. Он всегда был парнем разворотливым и отчаянным, но как женился, совсем удержу не знает. Вот что домашние борщи с людьми делают. Он попросил у меня участок земли под сад. Хочет развести здесь фисташку. Терпентинное масло, которое из нее делают, с руками отрывают в Египте. Они с его помощью свои мумии бальзамируют. В общем, я ему землю дал, но с учетом того, что он и на мою долю сад разведет. Я тоже хочу быть в тренде и торговать здешним скипидаром. Ах да! Задумался я что-то, а мой химик все еще лежит передо мной, раскинув руки крестом.
— Ничтожному дозволено встать! — важно заявил мой глашатай, который недоуменно выпучил на меня глаза. Он увидел жест, который означал, что ему нужно исчезнуть. Царь будет говорить с рабом! В его картине мира небо только что упало на землю, а мне вот деваться некуда. Я не могу через другого человека объяснить то, в чем сам разбираюсь слабо.
— Я буду говорить с тобой сам, без своих слуг, — сказал я, и вавилонянин едва не упал в обморок. — То, что ты узнаешь, никто больше узнать не должен. Если сделаешь то, что я хочу, получишь новую жизнь. Получишь свободу, жалование серебром, дом и жену с богатым приданым. Можешь даже новое имя себе взять, если захочешь. Ты не будешь знать отказа ни в чем, кроме одного: ты больше никогда не возьмешь в руки кости.
Низенький щуплый вавилонянин оказался обладателем жидкой бороденки и несоразмерно крупного носа. Он посмотрел на меня внимательно и спросил:
— Величайшему нужен составитель ядов? Он хочет травить своих врагов?
— Ядов? — задумался я. — А ты сумеешь их изготовить?
— Сумею, господин, — склонился Син. — Это не слишком сложно. Некоторые травы ядовиты, некоторые камни, если их мелко растереть, ядовиты тоже. И даже пораженное гнилью зерно может дать нужное сырье. Я готовил такое зелье пару раз. Хозяин приказал.
— Подумаю над этим, — кивнул я. — А пока взгляни вот сюда.
— Что это, господин? — осторожно спросил Син, изумленно разглядывая медный кувшин с длинным носиком, переходящим в змеевик.
— Это называется аламбик, — вздохнул я. — Или что-то похожее на него. Вот сюда кладут исходное сырье и нагревают. Выше, в куполе, собираются пары, которые потом идут в змеевик, погруженный в холодную воду. Из змеевика вытекает готовый продукт.
— Это… Это просто невероятно! Я всегда делал это в глиняном горшке с тростниковой
