Альманах гурманов - Александр Гримо де Ла Реньер
Гастрономические максимы и размышления
◆ Из всех занятий Гурмана обед – самое важное (особенно с тех пор, как люди перестали ужинать), и все, что с ним связано, имеет значение первостепенное.
◆ Являться к обеду слишком рано почти так же бесчестно, как и приходить слишком поздно, особенно если хозяева – люди скромного достатка и хозяйка считает своим долгом самолично наблюдать за тем, что делается на кухне.
◆ Из-за того, кто заставляет себя ждать, вводные блюда могут пережариться, а преддесертные – остыть. Поэтому настоящий Гурман усаживает гостей за стол ровно в назначенный час и велит больше никого не пускать.
◆ Обедать лучше всего поздно, потому что под вечер можно забыть о делах и думать только о том, что ешь, а после еды отправиться прямиком в постель.
◆ Настоящему Гурману равно приятно и посидеть на диете, и внезапно получить приглашение откушать превосходный обед.
◆ Если обед сытный и многолюдный, пять часов за столом – срок самый разумный.
◆ Гастрономические обеды устраиваются для немногих. Подобно тому как фрикасе из цыплят не удастся вполне, если цыплят будет больше трех, так же трапеза не удастся, если тонких ценителей окажется за столом больше десяти.
◆ Иные люди опасаются опрокинутой солонки и тринадцати гостей за столом. Между тем тринадцать гостей страшны лишь в том случае, если еды хватит только на двенадцать. Что же до солонки, главное – не опрокинуть ее в блюдо с превосходным кушаньем.
◆ Сыр – бисквит пьяницы[398].
◆ В подлунном мире у всего есть своя цена, а значит, есть своя цена и у хорошего обеда. А посему, ежели гость не при деньгах, он обязан расплатиться иным способом; из способов этих самый обыкновенный заключается в том, чтобы развязать не кошелек, а язык и позабавить то общество, которое ты не сумел угостить. Это называется платить натурой, и натура эта в Париже в большом почете.
◆ Женщины, которые вообще составляют повсюду украшение общества, на обеде Гурманов, однако же, оказываются совершенно лишними, ибо здесь внимание всецело отдано тому, что стоит на столе, а не тем, кто сидит вокруг него. Итак, в сих важных обстоятельствах самая глупая гусыня непременно одержит победу над самой прелестной женщиной. Другое дело – когда уже выпиты свадебное вино[399] и кофе; вот тут прекрасный пол вновь вступает в свои права. Доктор Гастальди утверждает даже, что над сытым человеком дамы имеют больше власти, чем над голодным[400].
Визиты
Пищеварительные визиты [401] – священный долг, который обязан исполнять всякий человек, знающий науку жить и положивший себе еще не раз отведать вкусных блюд. Продолжительность этих визитов соответствует в иных странах достоинствам того обеда, на котором гость побывал. Случалось, что пищеварительный визит длился три часа кряду. Многие Амфитрионы с удовольствием избавили бы себя от столь продолжительного изъявления благодарности.
◆ Непременная для исполнения статья знаменитого «Устава господина Аза»[402] запрещает злословить о человеке, за чьим столом вы обедали, в течение времени, соответствующего качеству обеда. Для обыкновенной трапезы срок этот равняется неделе; для трапезы самой изысканной и роскошной не может превышать шести месяцев, по истечении которых господин Аз возвращает нам свободу слова. Однако Амфитрион всегда вправе отнять ее у нас, снова пригласив нас к своему столу. Нельзя не согласиться, что из всех способов защитить себя от злословия этот – один из самых любезных.
◆ Чрезвычайное легкомыслие жителей парижских причиной тому, что они весьма мало ценят приглашения на обед. В памяти их еще свежа эпоха, когда обедов было больше, чем обедающих, и они полагают, будто хозяин дома должен быть признателен своим гостям ничуть не меньше, нежели они ему; что станет делать Амфитрион, когда окажется один перед накрытым столом, вопрошают они, стремясь оправдать свою неблагодарность. Скверная логика! Рассуждение людей лживых и развращенных! Да ведь стол и не был бы накрыт так роскошно, когда бы Амфитрион никого не ждал к обеду; именно ради того, чтобы напитать своих гостей, тратит он деньги на все эти яства. Истинный Гурман мыслит куда более здраво, а так как благодарность исходит из его желудка, никто не заподозрит ее в неискренности.
◆ В провинции, напротив, особливо же в городах южных, где, как, например, в Безье[403], знают толк в еде, большой парадный обед есть дело государственное; обсуждать его начинают за три месяца до трапезы, переваривают шесть недель после.
Речь истинного Гурмана [404]
Одному прославленному Гурману случилось обедать в обществе нескольких профанов, иначе говоря, юнцов, умеренных в еде и питье; завязался спор, в ходе которого Гурману предложили сравнить вкусную еду и любовные утехи. Понятно, что он не был бы Гурманом, когда бы не отдал предпочтение радостям гастрономическим. Вот как доказывал он свое мнение:
«Для начала договоримся о понятиях,– сказал он. – Вы не станете возражать, господа, что наслаждения, доставляемые вкусной едой, принадлежат к числу тех, какие человек познает раньше всего, с какими расстается позже всего и какие может вкушать чаще всего. Так вот, разве возможно сказать то же самое о наслаждениях любовных?
Разве женщина, какой бы хорошенькой она ни была, имей она даже головку госпожи Рекамье, стан мадемуазель Жорж, чарующую прелесть госпожи Анри Бельмон, аппетитную полноту мадемуазель Эмилии Конта, уста и улыбку мадемуазель Арсен и проч., и проч.,– разве может женщина сравниться с восхитительными кагорскими, лангедокскими и севеннскими куропатками, чей божественный душок способен заглушить даже аравийские благовония? Неужели вы осмелитесь сравнить женщину с паштетами из гусиной или утиной печенки, которым города Страсбург, Тулуза и Ош обязаны большею частью своей славы? Разве может женщина соперничать с языками в чехле из Труа, с колбасами из Лиона, с итальянским сыром, составляющим славу Парижа, и арльскими колбасами, которые внушают нам столь великое почтение к поросячьему роду? Разве можно сравнить разрисованную и гримасничающую женскую мордашку с восхитительной вогезской или арденнской бараниной, которая так и тает во рту? Разве можно отрицать, что самые совершенные женские прелести не идут ни в какое сравнение с неизъяснимыми совершенствами
