Альманах гурманов - Александр Гримо де Ла Реньер
Подведем итоги: согласитесь, что радости, даруемые вкусной едой богачу-Гурману, должны занять первое место в иерархии человеческих наслаждений: они куда продолжительнее, нежели те, какие доставляет нарушение шестой заповеди Господней[406]; они не влекут за собой ни изнеможения, ни отвращения, ни страхов, ни угрызений совести; источник их вечно полнится и никогда не иссякает; они не истощают силы и не угнетают мозг; напротив, их счастливым следствием можно почитать крепкое здоровье, светлые мысли и незабываемые ощущения. Эти радости не только не порождают сожалений, не располагают к ипохондрии и не внушают человеку ненависти к самому себе, а зачастую и к ближним, но, напротив, озаряют лицо Гурмана тем выражением блаженства, какое отличает всех верных служителей бога Комуса и какое так непохоже на бледную вытянутую физиономию робких вздыхателей».
Такую речь держал перед своими противниками наш Гурман. Не знаем, всех ли слушателей он переубедил, но вот что нам известно доподлинно: назавтра в этом кружке не одна Ариадна обручилась с Дионисом и не один дамский угодник объелся сверх всякой меры[407].
Лекарство от скуки
Время, отведенное для сельских удовольствий, пролетает стремительно; на смену ему приходит унылая зима со своими неизменными спутниками – долгими вечерами, когда природа, кажется, навсегда прощается с солнцем и все живое умирает от скуки. В чем искать спасение от этой напасти? Постоянно ездить в театр могут не все, да и посещение его перестает быть удовольствием, когда превращается в привычку; салонные игры превосходно развлекают праздность, но что делать людям, которым достало ума исключить из своего обихода карты – это жалкое занятие, выдуманное глупцами ради того, чтобы занять место в свете, изгнать из него литераторов и внушить умным людям любовь к уединению?
Станем говорить о политике? Увы! за последние пятнадцать лет мы говорили о ней слишком много, а между тем для французов куда лучше предоставить политику государства государственным мужам.
Станем ли злословить? Это забава довольно унылая, она тяготит совесть, но не доставляет радости; вдобавок это ремесло весьма неблагодарное: что бы ни думали по этому поводу г-н аббат Жоффруа и его достойные соратники А. и С.[408], мы больше склонны верить мнению Буало, ибо он знал о злословии не понаслышке[409].
Как же прогнать скуку, которая хозяйничает в золоченых покоях куда чаще, чем в хижине бедняка?
Станем ли мы слушать чтение новой трагедии? Нет, этого нам не вынести. Лучше, друзья мои, станем пить; это удовольствие подходит всем возрастам и всем людям в любое время. Но что же нам пить? Вино? Как бы не так! Порядочный человек пьет вино только за едой, вдобавок в Париже его подделывают так часто, что всякая бутылка, поступившая на ваш стол не из роскошных подвалов господина Тайёра и не из «Погребка аббата де Латеньяна» на набережной Театинцев[410], содержит настоящий яд. В таком случае, может быть, перейти на сидр? Его подделывают ничуть не реже; мед, который в него подмешивают, превращает этот напиток в слабительное, а мы собирались не лечиться, а веселиться; впрочем, и настоящий сидр немногим лучше: он раздражает нервы и ведет к подагре. Выпьем лимонаду? Но в большей части парижских кофеен под этим названием скрывается серная кислота, разведенная в большом количестве воды и подслащенная патокой. А оршад? Чаще всего сироп, служащий для его приготовления, представляет собой не что иное, как смесь крахмала, льняного масла или рыбного клея с красным сахаром-сырцом; иными словами, в Париже нашли способ производить не только лимонад без лимонов, но и миндальное молоко без миндаля…
Так что же нам пить? Пунш, друзья мои, пунш и ничто иное: этот напиток не только согревает замерзшие члены, но и служит таким превосходным лекарством от простуды, что знаменитый доктор Гастальди охотно прибегает к нему при
