Нацистский геноцид славян и колониальные практики. Сборник статей - Егор Николаевич Яковлев
Говоря об индустрии истребления, на службу которой были поставлены бюрократия, наука и техника Третьего рейха, А. Кей полагает, что сами исполнители имели весьма смутное представление о своей роли в огромной машине убийств, а также о масштабах и подлинном характере общеевропейской программы «чистки» (с. 21–22).
Алекс Кей подчеркивает, что после завершения войны планировалось продолжить политику уничтожения. Примером тому служит, в частности, Генеральный план «Ост», предполагавший долгосрочную германизацию территории Восточной Европы (с. 26), которая неизбежно сопровождалась бы дальнейшим колониальным геноцидом славянского населения, хотя автор не использует такую формулировку.
Первая часть повествования А. Кея, которое носило проблемно-хронологический характер, затрагивает период с лета 1939 года по летние месяцы 1941 года. В ней рассматриваются убийства людей с умственными и физическими отклонениями как в самой Германии, так и на оккупированных ею территориях. Эти люди не только представляли «угрозу» сильной, здоровой немецкой нации, но и являлись «лишними ртами», занимающими к тому же потребные для других нужд помещения. С точки зрения А. Кея, это была своеобразная «репетиция» будущего истребления евреев начиная с 1941 года (способы убийства, создание специальных центров умерщвления, введение жертв в заблуждение и т. п.). Вторая глава посвящена расправе над польской политической элитой и интеллигенцией. «У поляков может быть только один хозяин, и это немец», — говорил Гитлер (с. 85). Поэтому «политически опасные» группы польского населения были обречены на смерть.
Вторая часть рассматривает события лета 1941 года — весны 1942 года. Основной фокус сделан на оккупированных советских территориях. Здесь говорится об уничтожении евреев, цыган и пациентов психиатрических больниц. Холокост сербских и советских евреев стал решающим предвестником общеевропейского «окончательного решения еврейского вопроса», а затем (начиная с 1942 года) — его неотъемлемой и постоянной частью. Идентификация евреев как партизан, диверсантов, агитаторов, пятой колонны, в общем, как «врага», а их детей — как потенциальных мстителей за родителей смела все оставшиеся барьеры к их физическому уничтожению (с. 141).
Цыгане, как и евреи и психиатрические пациенты, «были сочтены расово неполноценными людьми и угрозой для германских территориальных завоеваний, а в конечном итоге и общей победы в войне на Востоке» (с. 162).
Специальная глава посвящена политике голода на оккупированных территориях — организации условий для вымирания значительной части советского городского населения. Эта политика стала порождением не только «борьбы за жизненное пространство», но и дефицита продовольственного снабжения германского населения во время войны. Она стоила жизни миллионам (по меньшей мере 5 млн человек — с. 227) советских граждан, погибших в результате преднамеренно организованного голода и недоедания. По сути, это была геноцидальная политика голода. Также отдельные главы отведены уничтожению советских военнопленных и превентивному террору против сельского населения под эгидой «антипартизанской войны».
Третья часть посвящена заключительному этапу войны с весны 1942 года по весну 1945 года. В ней подробно рассматривается геноцид европейских евреев (операция «Рейнхард», концлагерь Аушвиц) и цыган, децентрализованные убийства в психиатрических больницах и концлагерях в Германии; в отдельную главу вынесено подавление Варшавского восстания.
В заключении автор приходит к выводу, что уничтожение почти 13 миллионов человек за шесть лет войны было частью стратегии Германии по достижению победы в глобальном конфликте. Операции по уничтожению различных групп населения как в самой Германии, так и на оккупированных территориях проводились параллельно (с. 381). Две трети из 13 миллионов были убиты на территории СССР, причем особенно много жертв было среди мирного населения и некомбатантов (с. 383). Массовые убийства детей (еврейских, «бандитских», больных) являются «преступлением, не имеющим исторического прецедента» и «иллюстрацией морального деградирования убийц» (с. 385).
Главную цель политики уничтожения автор связывает со стремлением нацистского руководства избежать повтора поражения Германии в мировой войне и последовавшего за ним кризиса 1918 года (с. 382). Геноцид и массовые убийства стали полноценной формой ведения войны (с. 387).
Перечисляются основные способы убийства: голод, расстрелы, отравление газом. Кроме этого, немало жертв было зарезано, утоплено, забито, сожжено заживо, убито смертельными инъекциями (с. 381).
Важно, что идеологию истребления поддерживали «не несколько фанатиков, но сотни тысяч людей одновременно» (с. 388). На это повлияла национальная травма 1918 года, ресентимент, грамотно разработанная нацистская идеология, «образ врага» и «санкция сверху» (с. 389, 393). При этом он подчеркивает, что исполнители могли отказаться от участия (соучастия) в преступлениях. «Не известно ни об одном случае, когда кто-либо из них понес сколько-нибудь серьезное наказание за свой отказ (смерть, тюремное заключение, штрафной батальон)». Но таких было не много (с. 390). Большинство немцев верили в то, что они жертвы, а значит, то, что они делают, оправданно: они исправляют ошибки прошлого (с. 393). Так создавалась новая мораль «сильной, здоровой, расово чистой немецкой нации» (с. 394).
А. Кей говорит о том, что нацистские массовые зверства не были уникальным явлением в мировой истории (подобное случалось и до, и после). «Но нацистский геноцид и массовые убийства, вероятно, можно рассматривать как крайний случай коллективного насилия, учитывая размеры, интенсивность и характер совершенных преступлений» (с. 386).
Если обращаться к терминологии сквозь призму конкретной территориальности нацистской истребительной политики в ходе «натиска на Восток» с перспективой его колонизации «расой господ», то в отношении СССР и Польши можно говорить о полициде — множественном, многосоставном уничтожении, включавшем в себя и Холокост (тотальный геноцид евреев), и частичный (но самый масштабный по числу жертв) геноцид славян, и умышленное полное уничтожение кочевых цыган (А. Кей подчеркнуто использует этноним «рома»), и политицид[331] (партийные работники, комиссары, польская националистическая интеллигенция).
С одной стороны, автор говорит об уничтожении советских военнопленных, сельских жителей (прежде всего «лесной зоны»), горожан как отдельных групп. С другой — это все часть большого советского народа (данные категории оказались первыми жертвами), занимавшего «столь необходимое» для немцев «жизненное пространство». Поэтому, на наш взгляд, также уместно говорить о полициде (включая геноцид советских славян и евреев) многоэтничного советского народа в целом, а не только об истреблении отдельных его групп.
На страницах своей монографии Алекс Кей доказывает существование плана голода именно как последовательной государственной политики уничтожения, что категорически, но без особенных оснований отрицается некоторыми авторами в русскоязычной литературе. Между тем в главе 5 (с. 163–200) мы отчетливо видим этапы зарождения этой политики и ее основные механизмы. На основании приведенных данных можно с уверенностью сказать, что это была действительно целенаправленная, продуманная программа уничтожения, частично опробованная ранее на других группах.
