Смерть в июле и всегда в Донецке - Дмитрий Александрович Селезнёв
17-летним подростком Роман Воробьёв встретил Русскую весну на Донбассе. Ждал совершеннолетия, чтобы служить в «Сомали». И воевал в этом «пиратском» батальоне с 2014 года по июнь 2023. В новой донбасской кампании, будучи командиром штурмового подразделения, Воробей со своими бойцами брал Мариуполь, Пески, Водяное. За взятие Мариуполя Воробей получил звезду Героя ДНР. Посмертно он получил Героя России.
Помимо боевых качеств он притягивал врождённой харизмой. Он и внешне был похож на воробья. Худощавый, небольшого роста, маленькая головка в бейсболке. Нос острый, глаза навыкат. Неизменная улыбка — Воробья не вспомнишь без его улыбки. Ещё он говорил с хрипотцой и после многочисленных контузий заикался, иногда подолгу выплёвывая слова.
Вообще, все заики почему-то сразу вызывают симпатию. Их сразу хочется обнять, как-то им помочь. Ты хочешь вместе с ним выговорить нужное слово. Среди заикающихся не встретишь плохих людей, это божьи люди. А тут ещё заикающийся боевой офицер, который выглядит как пацан — как такое возможно? Воробей с первых видео привлёк внимание аудитории и стал неизменной рок-звездой нашего канала. Особой популярностью он пользовался у женской половины наших подписчиков.
Мы все переживали за Воробья. И не только мы, всё военное журналистское сообщество.
«Воробей погиб», — написал мне донецкий военкор Руденко в декабре 2022 года.
«Как погиб? Не может быть…»
Тогда выяснилось, что Воробей — 300, он получил сильное ранение, был в тяжёлом состоянии, и мы не стали волновать публику, оповещать её. Все держали скрещёнными пальцы, чтобы Воробей выжил. Тогда он встал на ноги. Но через полгода удар «хаймарса» забрал его жизнь.
Погиб друг наш Воробей. Нет ничего трагичней этих слов.
А могло ли быть иначе? Ведь сколько живут штурмовики? Подобно мотылькам, они сгорают в огне войны. Получив столько ранений, Воробей давно мог осесть где-нибудь в тылу в штабе, но выходя из больницы, он всегда возвращался в строй, на передовую.
Война рождает героев. И, к сожалению, часто их забирает. Как тёмное море, накатывает она на людской берег. Волны отходят назад, забирая солдатские жизни, но кто-то упорно остаётся противостоять стихии. Но война волнуется, накатывает вновь и вновь, и в конце концов, самые отважные и отчаянные скрываются в её тёмных водах. Но в людской памяти наши герои живут. Отдав свои жизни, они отходят назад на укреплённые позиции, создавая непреодолимый редут в народной памяти. Они вдохновляют нас, они не дают нам отступать. Теперь отлетел к русским героям и Воробей.
Лети, Воробей, лети. Теперь мы будем жить и воевать без тебя. Но мы тебя всегда будем помнить. Всегда.
Смерть в июле и всегда в Донецке
— У него ещё нос заострился за две недели.
— Нос?
— Да, нос. Это к скорой смерти. Я сразу обратил внимание.
— Да, жаль. Только вот буквально в зал ходил…
Смерть в Донецке не удивительна, привычна. Она привычна во все времена года — в хмурый ноябрь, в студёный февраль, или, как сейчас, в жаркий июль. И о том, что кто-то из знакомых или совершенно незнакомых тебе людей умер, ты слышишь во многих местах. На улице при встрече, дома по телефону, в магазине от случайных людей и в ресторане от неслучайных, сидящих и разговаривающих с тобой за одним столом. Или, как в этот раз, на фитнесе, когда я случайно подслушал этот разговор в мужской раздевалке. Правда, в этот раз необычным было только то обстоятельство, что речь шла о смерти от естественных причин, а не о гибели на войне. А вот только недавно на футболе мы вспоминали парня, который играл с нами и погиб на фронте. И теперь по воскресеньям мы гоняем мяч без него.
Линия фронта проходит близко к Донецку, многие годы она вообще совпадала с административной городской границей. Поэтому военные, живущие здесь, возвращаются после ротации спать в свой дом, к своим семьям. При возможности они стараются больше времени проводить с семьей, а не в казармах. Со своими жёнами, девушками, детьми. И рано утром они просыпаются и уходят на боевое дежурство. И иногда больше не возвращаются.
Смерть в Донецке живёт поблизости, она, как и фронт, проходит по касательной. Я как-то слышал звуки смерти, лёжа под машиной, она разрывалась в метрах пятидесяти ракетами «Града». Иногда она щёлкала и шипела над головой невидимым фейерверком кассет. Смерть в Донецке стучится в двери и окна, она садится рядом за стол, она ездит по дорогам — на улице иногда встречаешь маршрутку-катафалк с табличкой «Груз 200». В чёрном-чёрном городе едет чёрный-чёрный гроб на колёсиках. Груз-200 — мы вместе! — помни всегда, моменто мори. Наши мёртвые всегда живут рядом с нами.
Но то, что нос заостряется у будущего мертвеца, как знак судьбы, я не предполагал. Я думал, он заостряется по факту перехода в другой мир. Как там у Шолохова в «Тихом Доне»? Григорий Мелехов смотрит на убитого большевиками брата Петра, и замечает, что у того заострился нос. Ещё нос заострялся, по-моему, у гоголевского колдуна в «Страшной мести». И это всё проходило же где-то здесь, в южных краях, украине, в пограничной зоне. Это уже было когда-то.
Есть ещё у Твардовского такие строчки:
Переправа, переправа! Берег левый, берег правый, Снег шершавый, кромка льда… Кому память, кому слава, Кому тёмная вода, — Ни приметы, ни следа.И вот, на одном берегу этой переправы находимся мы, живые. А на другом мёртвые нам машут
