Живой Дагестан - Владимир Д. Севриновский

В конце марта и начале апреля по Дагестану прокатывается волна праздников весны. Новруз начинается 21 марта, праздники первой борозды – порой и в начале апреля. Но некоторые народы отмечают весенний праздник раньше. Среди них – рутульцы, живущие в горах рядом с азербайджанской границей. Они уверены: их Эр – самостоятельный обряд, который восходит не к Новрузу, а к древнему поклонению богу Эру и его дочерям. Красавицы показывались людям только праздничным утром, и только тем, кто просыпался раньше всех в селе. Но бог, как и подобает кавказцу, не одобрял подглядывающих за дочками, а потому напускал на любопытствующих сон. Своей неуловимостью вечно юные богини напоминают дагестанские праздники. Чуть зазеваешься, и очередной обряд исчезает в прошлом, и не вернешь его ни через год, ни через век.

Эр начинается 17 марта. Согласно поверью, в этот день первый луч солнца падал на священный камень. Жительницы Рутула готовятся к торжеству заблаговременно. Надо заготовить угощения и испечь лезгинский хлеб. В праздник он особенный: в муку первым делом кидают щепотку сахара, чтобы год был сладким. Одновременно варится другое праздничное блюдо – суп из зерен пшеницы и бараньих или говяжьих ножек. Раньше рутульцы то ли в шутку, то ли всерьез утверждали, что отведавшего эту похлебку будут преследовать сороки, обиженные на то, что с ними не поделились.

Ближе к вечеру в долгий путь по магалам селения отправляются зурначи и барабанщик. Рядом за компанию идет седой музыкант Серкер, попыхивая самокруткой с зеленым табаком, который горцы выращивают на крохотных полях. Как и многие рутульцы, сигареты он презирает:

– От этой химии здоровью сплошной вред, а от нашего самосада – только польза!

Спутники уважительно кивают, ведь Серкер – известный потомственный целитель.

– Я – ходячий рентген, – хвалится он. – Любой перелом найду, любую трещину увижу. Мне Аллах это дал. Неверующим не понять. Мусульманин и атеист никогда общий язык не найдут, как пьющий и трезвенник.

Дюжий зурнач на мгновение отрывается от инструмента и услужливо предлагает:

– Хочешь, я тебе сустав выдерну, а Серкер тут же вставит обратно?

К его разочарованию, я отказываюсь, и мы идем дальше.

Позади медленно едет раздолбанная «Лада», куда виртуозы все чаще заглядывают за рюмкой вдохновения.

– Мой отец тоже был зурначом. Как он умер, меня поставили на его место, – говорит музыкант, вставляя в инструмент обернутый фольгой мундштук. – Если народ забудет свои мелодии, дело закончится войной, как в Сирии или Чечне.

На каждой площади оркестрик останавливается, и рутульцы выходят на праздничную лезгинку. Раньше пляшущие толпы сопровождали зурначей по всему селу, но это осталось в прошлом.

– Нынешнее поколение по «Ютьюбу» живет, – жалуется Серкер. – Потанцевали пять минут, сняли на телефон – и хватит…

Зато, как и прежде, всюду шныряют дети с пакетами – заходят в дома, заглядывают в машины, поют праздничную песенку «Эр, Эр, Эрад рыш» про Эра и его дочку и непременно получают угощение. Когда-то им дарили крашеные яйца, теперь – конфеты и шоколадные батончики.

Солнце стремглав катится за гору, на лужах проступает тонкая пленка льда. Концерт окончен, но музыканты и не думают отдыхать. Отложив инструменты, до глубокой ночи они путешествуют по домам многочисленных друзей. Столы ломятся от яств – ведь на Эр полагается доесть прошлогодние запасы мяса. Стаканы сталкиваются со звоном, а долгим изысканным тостам рутульцев позавидуют иные грузины.

– С Новым годом! – провозглашает Серкер. – Пусть друзья собираются с нами за общим столом, пусть мы сможем сказать врагам салам-алейкум!

Последний пункт особенно важен, ведь Эр – день великого примирения. Считает ли человек себя правым или виноватым, высшая доблесть для него – прийти к врагу, попросить прощения, а потом преломить и съесть вместе краюху хлеба, положив конец взаимной неприязни.

Ночью, как и на Новруз, каждому магалу полагается собираться у костра. Не довольствуясь этим, раньше молодежь воровала старые покрышки, поджигала и спускала с гор. Но сегодня всюду темно: накануне выпал глубокий снег, и никто не хочет возиться с огнем среди льда и жижи.

Рано утром сельчане тянутся один за другим к мечетям, неся пожертвования. На расстеленную скатерть бережно кладут лепешки. Женщины рассаживаются вдоль стены, мужчины разрезают кульки и вываливают на груду хлебов шоколадки. Подслеповатый мулла читает по старой книге молитву – и первым получает свою часть садака. Раньше лучшая доля доставалась пахарям и кузнецам – грядущий сев требовал больших усилий. Теперь рутульцы после муллы уважительно одаривают женщин. Вручают хлеб, громоздят на него желтое масло и белый сыр, посыпают лепешки конфетами. Я мечусь с фотоаппаратом среди этого торжества изобилия, а ловкие рутульцы молниеносно суют мне в карманы сладости, от крошечных карамелек до длинных рулетов. Те выпадают, но ближайшие сельчане немедленно подхватывают их и запихивают в чехол камеры, за пазуху и даже, кажется, за шиворот. Недаром в рутульском языке выражение «попасть на садака» означает «наесться до отвала». Сегодня никто не остается голодным!

Но вот апофеоз праздника позади. Рутульцы расходятся, неся пакеты с угощениями. Музыканты снимают черкески с газырями до следующего праздника. Старый целитель Серкер со вздохом вспоминает былые процессии с ряжеными. Острая скала, символизирующая дочь Эра, на сей раз осталась голой, без гирлянд и воздушных шаров. Никто больше не приносит ей конфеты. Рядом с заброшенным святилищем вырос новый дом. В просторной гостиной с утра до ночи не умолкает телевизор, рассказывая, как жить и во что верить. Прогресс не стоит на месте, и новые идолы куда удобнее старых.

Годекан и родник «кавказская война продолжается в головах»

Готовясь к беседе с историком Патимат Тахнаевой, я зашел в один из крупнейших книжных Москвы за ее работой о Хаджи-Мурате, и обнаружил, что она раскуплена. Шокированный продавец сказал, что никто не ожидал такого спроса. Огромную научную монографию смели с прилавков, словно свежий роман культового автора. Большим спросом пользовалась и предыдущая книга Патимат – о последних днях джихада в Дагестане. И неудивительно – в своих работах она не боится касаться тем, которые волнуют людей уже полторы сотни лет, и обосновывает свое мнение десятками источников. Поэтому спорить с ней трудно, и противники порой вместо диспутов прибегают к доносам. Мы побеседовали с Патимат о загадках Кавказской войны, на которые она пролила свет, и о том, почему вокруг событий позапрошлого века до сих пор полыхают нешуточные страсти.

Почему вы занялись исследованием Кавказской войны?

Дело в любопытстве. И поиске ответов на волнующие меня вопросы. До книг о Хаджи-Мурате и Гунибе я писала монографии об