Сокровенный храм - Морис Метерлинк

женился, несмотря на красную сутану. Он сражался в битве при Сен-Дени против короля и бежал в Англию, где и был отравлен одним из своих слуг в 1571 году. Спасшись однако от этого покушения, он хотел вернуться во Францию, но, взятый в плен при Ларошели, был осужден и казнен. Адмирал Колиньи, брат кардинала, слыл за одного из лучших вождей своего века; он творил чудеса во время защиты Сен-Кентена. Однако, когда крепость была взята, он остался военнопленным. Сделавшись во время принца де Кондэ истинною славою кальвинистов, он выказал не поддающуюся никаким испытаниям отвагу, богатый и изворотливый ум, и никто не сомневался в его достоинствах или его военных способностях; а между тем он был постоянно несчастлив во всех своих предприятиях. В 1562 году он проиграл битву при Дрё против герцога Гиза, битву при Сен-Дени против коннетабля да Монморанси и, наконец, битву при Жарнаке, которая также оказалась роковою для его партии. Побежденный также при Монкоитуре в Пуату, он тем не менее никогда не терял мужества; он сумел с помощью ловкости исправить измены счастья, и являлся страшнее после своих поражений, чем его враги во всем блеске побед. Часто израненный, но всегда недоступный страху, он сказал раз покойно друзьям своим, плакавшим при виде его струившейся потоками крови: «Наше ремесло не должно ли приучить нас к смерти так же, как и к жизни?» За несколько дней до Варфоломеевской ночи, Моревер стрелял в него из карабина из дома, принадлежащего монастырю Saint-Germain-l'Auxerrois, и опасно ранил его в правую кисть руки и левое плечо. Известно, что накануне этого кровавого дня Бем во главе отряда наемных убийц пробрался к адмиралу, пронзил его несколькими ударами кинжала и выбросил его за окно на двор его дома, где, говорят, он испустил последний вздох у ног герцога Гиза. Выставленное в продолжение трех дней для надругательств народа тело его было, наконец, повешено за ноги на виселице в Монфоконе.

Таким образом, хотя адмирал де Колиньи слыл за величайшего полководца своего времени, он всегда был несчастлив, всегда побежден, между тем как герцог Гиз, его соперник, менее осторожный, но более смелый, более верящий в свою судьбу, умел изумлять своих врагов и господствовать над событиями. «Колиньи был честный человек», говорить аббат де Мабли: «Гиз только носил маску большого числа добродетелей. Колиньи был ненавидим толпой, герцог Гиз был ее идолом». Передают, будто адмирал Колиньи оставил дневник, который Карл IX с интересом читал, а маршал Ретц приказал бросить в огонь. Наконец, роковая судьба, связанная со всем, что только носило имя Колиньи, преследовала и последнего потомка этой семьи, который был убит на дуэли кавалером де Гизом.

3

Поистине замечательно, и постоянно наблюдается, что в крупных катастрофах обыкновенно насчитывают гораздо менее жертв, чем можно бы предположить на основании самых разумных вероятностей. В последнюю минуту нечаянное и исключительное обстоятельство почти всегда удаляло половину, а иногда и две трети людей, которым угрожала еще незримая опасность.

Судно, которое тонет, имеет обыкновенно гораздо менее пассажиров, чем бы могло иметь, если бы ему не суждено было пойти ко дну. Два сталкивающихся поезда экспресс, падающих в пропасть и т. д. перевозят менее путешественников, чем в те дни, когда с ними ничего не случается.

Обрушивающийся мост делает это всего чаще совершенно против всех ожиданий, в тот момент, когда толпа уже покинула его. Не так бывает, к несчастью, при пожарах в театре или другом публичном месте.

Но там, как известно, не огонь, а самое присутствие обезумевшей и бешеной толпы составляет главнейшую опасность. С другой стороны, присутствие удушающего газа обнаруживается по преимуществу в те дни, когда число рудокопов в шахте значительно меньше обычного нормального количества. Точно также, когда взрывается пороховой склад или мастерская пороховых патронов и т. п., то в большинстве случаев это происходит в тот момент, когда большая часть рабочих, которые все неминуемо должны бы были погибнуть, удалились по какой-нибудь неожиданной, спасительной причине. Это настолько верно, что замечание это, почти не подвергающееся изменениям, обратилось в нечто в роде давно всем известного правила. Ежедневно читаем мы в газетах в отделе разных приключений фразы такого рода: «Катастрофа, которая могла бы иметь страшные последствия, благодаря такому-то обстоятельству счастливо ограничилась следующими» и т. д. Или же: «Невольно содрогнешься, когда подумаешь, что случись это происшествие минутой раньше, когда все рабочие, все путешественники, и т. д.»

Что это, милосердие ли случайности? Мы все менее и менее верим в личность, разумность и намерения случая. Гораздо естественнее предположить, что нечто в человеке почуяло несчастье, и смутный, но очень верный у многих людей инстинкт отвел их от опасности в тот момент, когда, внезапно вырастая, она приняла непосредственный и властный образ Неминуемого. Тогда-то нечто в роде глухой и скрытой паники нашего Бессознательного существа вырывается наружу в виде желания, каприза, приключения, часто ребяческого и несодержательного, но непреоборимого и спасительного.

4

Другие случаи моих изысканий дали мне не столь любопытные, но часто сходственные по существу результаты. Я посетил, например, известное число хиромантиков; и, видя роскошные помещения некоторых из этих предсказателей по руке, которые открывали мне одни только глупости (я делаю однако одно почетное исключение), я уже поражался наивностью их клиентов, когда один мой друг указал мне в переулочке близ Монт-де-Пьете, квартиру одного предсказателя, который, по его мнению, лучше всех разработал и развил великие традиции науки Деборолля и Арпентиньи.

Я нашел на шестом этаже ужасного дома-муравейника, на чердаке, служившем одновременно приемной комнатой и спальней, старика без всяких претензий, кроткого и вульгарного, речь которого напоминала скорее привратника, чем пророка. Я немногого добился от него; но некоторым более нервным личностям, которых я привел к нему, именно двум или трем женщинам, прошлое и характер которых были мне в достаточной степени известны, он открыл с удивительной точностью их душевные и сердечные заботы, весьма ловко указал на главнейшие перевороты их жизни, остановился на перекрестках, где судьба их действительно уклонилась в сторону или поколебалась, передал некоторые разительные, точные, словом почти анекдотические особенности (путешествия, любовные приключения, влияния, которым они подпадали, происшествия) и, вполне отдавая себе отчет в том роде самовнушения, которое побуждает наше воображение, более или менее разгоряченное близостью тайны, немедленно точно определять малейшее указание, он очертил им их прошлое и настоящее в форме несколько условной и символической, но схема была так точно определена, что они вынуждены были признать, не смотря на свое недоверие, специальную тропинку своей