Последний заговор Гитлера. История спасения 139 VIP-заключенных - Иан Сэйер

С небольшой свитой бойцов мужчины выехали из города. По дороге они постоянно встречали группки партизан, которые, узнавая великого Гарибальди, махали руками и восторженно кричали. Проехав 15 километров, они наконец встретились с тяжеловооруженным батальоном 339-го пехотного полка армии США – или, по крайней мере, с его головной ротой[724]. Их направили в командный пункт, и Гарибальди представился, с типичным для него важным видом, американскому капитану, который был явно напряжен и утомлен.

Гарибальди объявил, что полностью контролирует этот район и потому является тем самым человеком, с которым можно обсуждать все военные и гражданские вопросы. Не обращая внимания на раздражение американского капитана, которое было очевидно Черчиллю, Гарибальди зачитал подробный список запросов на поставки, поддержку, административную организацию и военные связи.

Капитан резко качал головой на каждую просьбу. За исключением самого простого соглашения о сотрудничестве с Гарибальди, у него не было полномочий санкционировать что-либо из этого. Его подразделение было небольшой оперативной группой, отправленной далеко вперед своей головной дивизии для выполнения определенных целей. Это не были оккупационные войска. С рассвета они прошли более восьмидесяти километров, бо́льшую часть – через заснеженные горные перевалы. Весь путь капитану пришлось выслушивать «бесконечную болтовню» партизан, которые закидывали американцев просьбами о помощи. Он и его люди были слишком измотаны и не могли сосредоточиться ни на чем, кроме своей цели[725].

Питер Черчилль, играя свою небольшую роль в обсуждении, сочувствовал капитану. Он понимал, каковы цели небольших оперативных групп, действующих вдали от поддержки своих армий. Черчиллю было ясно – нет смысла пытаться убедить этого офицера освободить заключенных, даже если такая просьба могла казаться более обоснованной, чем требования Гарибальди.

Когда они с Гарибальди вернулись в Нидердорф, Черчилль решил отправиться в «Прагзер-Вильдзее». В конце концов, там он чувствовал себя почти как дома. Но даже в отеле дела пошли наперекосяк.

Раздробленность местных партизан привела к катастрофе. Одна группа появилась в отеле, дико и шумно празднуя триумф. Некоторые из заключенных уловили угрожающий оттенок этого праздника и нашли их присутствие неприятным и пугающим. Атмосфера в Нидердорфе становилась невыносимой. Молодежь в красных шарфах, размахивая автоматами и итальянским флагом, ездила вверх и вниз по главной улице, стреляя во все без разбора. Другие ходили от двери к двери, выискивая предателей и расстреливая подозреваемых наугад[726].

Днем у отеля с визгом остановилась машина, и из нее вывалились четверо размахивающих автоматами молодых партизан. Они потребовали встретиться с Леоном Блюмом и молодым советским офицером Василием Кокориным. Эти люди не принадлежали к фракции Гарибальди, а были выходцами из коммунистической группы, базировавшейся на горном курорте Кортина-д’Ампеццо, в 30 километрах к югу. Лидер группы утверждал, что он французский офицер, капитан Люссак, и сказал Сигизмунду Пейн-Бесту, что у него есть указание увезти Блюма и Кокорина в безопасное место. Пейн-Бест не поддался запугиванию и сказал им, что гости находятся под защитой отряда вермахта и что как назначенный лидер группы он не может позволить, чтобы кого-то увезли против его воли. Это, казалось, подействовало на нарушителей отрезвляюще. Тем не менее Пейн-Бест разрешил им встретиться с Блюмами и Кокориным. Ни Жано, ни Леон Блюм не хотели уходить с партизанами, но Василий Кокорин согласился[727].

Кокорин сказал Пейн-Бесту, что не знает, что с ним будет, если его схватит американская или британская армия. «Я не хочу, чтобы меня убили». Пейн-Бест пытался заверить, что с племянником Молотова точно все будет в порядке, но Кокорин запаниковал, и остановить его можно было, только применив силу. Как и большинство соотечественников, он считал, что Сталин казнит всех возвращающихся военнопленных. Что было не так уж далеко от истины.

Прежде чем Кокорин покинул отель, он пошел попрощаться с доктором Йозефом Мюллером, чья дружба много для него значила. В его глазах стояли слезы, когда он обнял Мюллера и поцеловал в обе щеки.

«Василий, что с тобой сегодня?» – спросил его Мюллер.

«Я должен попрощаться».

«Ты уезжаешь? Почему ты не останешься с нами? Нас скоро освободят».

Кокорин напомнил Мюллеру, что воевал в составе особого советского подразделения в тылу врага. «Я офицер партизан, и мой долг – вернуться в свое подразделение. Я пойду с борцами за свободу в Кортину». Мюллер умолял, но Кокорин был непреклонен. «Мой дядя и маршал, – сказал он, имея в виду Сталина, – никогда не простят мне, если меня освободят эти британские шлюхи»[728].

Капитан Гебхард фон Альвенслебен также пытался отговорить Кокорина. Он был обеспокоен, что его кодекс заботы о заключенных нарушается, и попросил двух свидетелей подтвердить его попытки предупредить Кокорина об опасности. Советский генерал-майор Петр Привалов и чешский майор Ян Станек подписали письменное подтверждение[729].

С тяжестью на сердце Пейн-Бест наблюдал, как приятный, но меланхоличный юноша исчезает вместе с партизанами. Пейн-Бест пытался узнать больше о группе через Гарибальди, но это было невозможно. Коммунисты оставались врагами демократических антифашистов Гарибальди[730].

Никто из заключенных больше не видел Василия Кокорина. Позже Мюллер узнал, что тот сильно пострадал во время своего пребывания с партизанами в заснеженных горах, и так сильно обморозил ноги, что началась гангрена. Говорят, он умер прежде, чем ему успели помочь[731].

Четверг, 3 мая: между Борго-Вальсуганой и Виченцей

Джип мчался по шоссе, ведущему на юг, и Вингз Дэй, придерживающий фуражку, был поражен численностью армии США. Она все тянулась и тянулась через южную окраину Тирольских Альп, а затем выходила на равнину Венето: грузовики, джипы, бронетранспортеры, танки, артиллерия, еще грузовики, вплотную друг к другу, до самого горизонта. Он был поражен не только масштабом, но и спокойной упорядоченностью этой огромной военной машины по сравнению с хаосом и дисфункциональностью, которые он наблюдал среди отступающих немецких войск по дороге от Мюнхена до перевала Бреннер и на шоссе к Больцано.

Где-то около Виченцы джип свернул к въезду в большой лагерь с палатками и военными трейлерами, обозначенный как штаб 88-й пехотной дивизии. Джип остановился у трейлера командира, и Дэя провели внутрь.

Генерал-майор Пол У. Кендалл, который командовал 88-й пехотной дивизией во время североитальянской кампании, был грузным мужчиной из Вайоминга с квадратной челюстью[732]. Кендалл поручил своему офицеру G-2 (разведка) полковнику Уокеру принять доклад Дэя. Уокер предположил, что бронетанковую колонну можно отправить вперед, чтобы освободить заложников. Это обнадеживало, но немедленных действий никто не предпринял. Долина Пустерталь и «Прагзер-Вильдзее» находились очень далеко от любого из подразделений 88-й дивизии, и между ними лежали бесчисленные горные дороги и располагались немецкие войска.