Последний заговор Гитлера. История спасения 139 VIP-заключенных - Иан Сэйер

Три охранника в «Зеленой Минне» были совершенно другими. Простые лакеи без реальной ответственности, они, казалось, чувствовали себя почти свободными из-за отсутствия четких приказов сверху. Они вели себя так, будто разделяли бедственное положение заключенных. Всякий раз, когда фургон делал свои регулярные остановки для заправки и прочистки дровяной печи, охранники открывали задние двери и выпускали заключенных. Один раз они оказались возле фермерского дома, и Хайдель Новаковски и Марго Хеберляйн разрешили зайти, чтобы освежиться, пока мужчины мылись у колонки во дворе. Жена фермера вынесла молоко и ржаной хлеб, которые голодные заключенные с благодарностью съели.

Вернувшись в фургон, где после отъезда трех несчастных стало больше места, а свежий весенний воздух вливался через открытые окна, заключенные начали понемногу приходить в себя.

Наступили сумерки, когда конвой въехал в Регенсбург, живописный баварский городок на берегах Дуная, почти не тронутый войной. Бадер надеялся найти здесь убежище для заключенных, но на каждом шагу получал отпор. Машины ехали от одного большого правительственного здания к другому. «Если мы не сможем оставить вас здесь, – сказал один из охранников Пейн-Бесту, – я не знаю, что мы будем делать»[145]. Раздражение некоторых охранников в автобусах вполне могло перерасти в агрессию, столкнись они с осложнениями в дальнейшем.

Наконец, после нескольких часов езды по Регенсбургу, Бадер получил разрешение разместить заключенных в городской государственной тюрьме. Первыми прибыли три автобуса и машина; медлительная «Зеленая Минна» осталась позади. Со вчерашнего вечера они проехали более 290 километров, и заключенные, окоченевшие и измученные, вышли на улицу, где моросил противный мелкий дождь. У Фэй было дурное предчувствие. С унынием и тревогой смотрела она на ужасающее здание тюрьмы[146]. Охранники автобуса, исчерпав остатки терпения, начали пихать и подталкивать заключенных под дулами пистолетов. Фэй и остальные подняли свой багаж и поднялись по ступенькам к входу.

Внутри по лестницам и коридорам их провели в тюремный блок, где выделили всего несколько крошечных, грязных камер на десятки человек. Когда двери камер захлопнулись, Фэй услышала, как один из заключенных яростно кричит на надзирателей. Майор Дитрих Шатц, офицер вермахта и верный нацист, имевший несчастье быть родственником одного из июльских заговорщиков, был глубоко возмущен своим арестом, и такая тюремная камера стала последней каплей. «Вы не имеете права запирать нас как преступников! – кричал он через узкое окно. – Мы не обычные заключенные!»

Второй по званию после Бадера был поражен такой выходкой Шатца, как и некоторые из его людей[147]. Шатц был прав. Они обсудили ситуацию между собой и обратились к начальнику тюрьмы, но тот остался непреклонен: двери камер должны всегда оставаться запертыми. Нет, он не мог делать исключений, независимо от того, насколько важными себя считали заключенные. Они остались в тесных, грязных каморках со стальными, надежно запертыми дверями.

Вскоре после того, как разгрузили автобусы, у тюрьмы остановилась машина с Леоном и Жано Блюм. Долгая поездка была для бывшего государственного деятеля невыносимым испытанием. И без того не пышущий здоровьем, Блюм дошел до грани и физически, и ментально, и вид мрачного, грозного здания поразил его до глубины души. Когда его подняли по лестнице и поместили в камеру, Блюм забеспокоился, думая, что его разлучают с Жано, но вскоре почувствовал облегчение, когда она присоединилась к нему[148].

Позже вечером до тюрьмы наконец добралась и начала разгрузку «Зеленая Минна». Несколько тюремных надзирателей, околачивавшихся у входа, начали смеяться и подначивать заключенных, но один из эсэсовцев – в гораздо лучшем настроении, чем те, кто охранял автобусы, – вмешался. «Это очень важные люди, – сказал он. – Вы должны относиться к ним с уважением»[149].

«О! Очередные аристократы, – презрительно ответил один из надзирателей. – Ну ведите их к остальным, на второй этаж».

Внутри, нагруженные багажом, они поднялись по лестнице и были встречены приятным пожилым надзирателем, который позволил им заняться своими делами. К сожалению, места совершенно не осталось, и он мог выделить только три камеры на 14 человек.

Хайдель Новаковски и Марго Хеберляйн делили одну камеру, а мужчины втиснулись в две другие. Пейн-Бест остался с мужчинами, наиболее близкими ему по духу, в числе которых были Хью Фалконер и Александр фон Фалькенхаузен. Другими были Василий Кокорин, лейтенант Красной армии и племянник Молотова, и полковник Хорст фон Петерсдорф, высокопоставленный немец, который участвовал в июльском заговоре. Петерсдорф остался жив только потому, что гестапо не смогло найти веских доказательств его участия. Пятерым мужчинам предоставили три соломенных матраса и сказали, что еды нет, потому что кухни уже закрыты.

После такого трудного дня это стало последней каплей. Они громко протестовали, спорили с надзирателями и начали скандировать «Мы хотим есть!», что тут же подхватили и родственники заключенных в своих камерах.

Надзиратели, которые не привыкли к таким энергичным подопечным, смягчились и принесли эрзац-кофе[150] (из желудей), кусок хлеба и миску супа на каждого человека, что Пейн-Бест посчитал «вполне сносным»[151].

Для заключенных ночь тянулась мучительно долго. Несмотря на то, что многие из них провели годы в концентрационных лагерях и тюрьмах гестапо, это место оказалось еще хуже. Грязные камеры, как у обычных заключенных, подрывали их самоуважение, помогавшее им пережить самые темные времена. Для тех, кто, как Фэй, привык жить среди бараков, камеры казались ужасно тесными. Но для Пейн-Беста и других, проведших много времени в кандалах и подвергавшихся пыткам, тюрьма Регенсбурга стала лишь очередным пунктом их странствий.

Четверг, 5 апреля: тюрьма Регенсбурга

Когда темнота ночи сменилась утренним светом, заключенные с облегчением услышалии лязг ключей в замках и скрип открывающихся дверей камер. Губернатор передумал и решил, что VIP-заключенным следует разрешить выходить из камер, чтобы они могли общаться и заниматься спортом в коридорах.

Это был второй день после выезда из Бухенвальда, и впервые различные группы видных деятелей – британские секретные агенты, иностранные государственные деятели, немецкие офицеры-диссиденты, антинацистские активисты и родственники заговорщиков – встретились друг с другом.

Считая себя старшим, несмотря на то что был всего лишь капитаном среди немецких офицеров, которые превосходили его по званию на несколько ступеней, Сигизмунд Пейн-Бест решил перезнакомиться со всеми. Настоящий ловелас, который провел годы в изоляции или в исключительно мужской компании, он был особенно заинтересован в привлекательных молодых немках, Фэй Пирцио-Бироли и Изе Фермерен. Он считал, что Фэй слишком молода и наверняка не замужем, и был удивлен, узнав про ее мужа и двоих детей[152]. Иза Фермерен, блондинка с мальчишескими