Мифы о единорогах. От любимцев Эдема и рогатых химер до чудотворного снадобья и символа любви - Бернд Ролинг
Чтобы понять, почему развенчание этого мифа могло так затянуться, полезно вспомнить другие факторы. Что на самом деле было известно о китах в эпоху раннего Нового времени? Несмотря на традицию китобойного промысла, уходящую далеко в глубь Средневековья (особенно на французском и северном испанском побережье Атлантики), требовавшую поразительных навыков и начиная с позднего Средневековья приводившую своих героев к берегам Исландии, киты лишь в малой степени фигурируют в естественной истории того периода. Для баскских китобоев с конца Средневековья Исландия была последней остановкой перед уходом на промысел. Описания морских млекопитающих в литературе варьировались от осторожного зоологического подхода до легенд об истинных чудовищах. Такие энциклопедисты, как Винсент из Бове и Фома из Кантемпре, чьи естественно-научные труды дошли до XVI века, едва ли различали и полдюжину разных видов. То же можно сказать и о первых авторах, предложивших нам статьи о рыбах в раннее Новое время, таких как Конрад Геснер, Гийом Ронделе или Пьер Белон (он, как вы помните, описывал рог из Меца), которые при всем своем внимании к деталям в изображении легко узнаваемых местных рыб, в случае с китами часто вторили средневековым представлениям. Альберт Великий, возможно, был первым средневековым ученым, который осмотрел потрошеного кита во Фрисландии и установил, что тот практически не соответствовал описаниям Плиния и его современников. Почти тогда же Фома из Кантемпре еще мог утверждать, что киты теряют свой пенис в процессе полового акта и ведутся на звуки флейты, на которой играют охотники. Другие авторы позднего Средневековья — например, анонимный составитель энциклопедии под названием «Экспериментатор» — верили, что во время шторма кит прячет детенышей в своей пасти.
С самого начала в Исландии ситуация с наукой о китах отличалась — несомненно, еще и потому, что за ними было легко наблюдать на месте. В «Королевском зерцале» (Konungs Skuggsjá), одной из исландских энциклопедий, написанных в эпоху Высокого Средневековья, отец и сын ведут диалог обо всех областях естественной истории. Часто они переходят за грань фантастики: например, среди прочего, сын получает советы о том, как приручить летающих драконов. Но также здесь приводится целый список китов (hualir), включая морских свиней и гринд. В числе 22 видов подробно описан и нарвал со своим бивнем длиной более двух локтей, витым, как раковина, и благородно-белым. Мясо этих животных считалось в основном несъедобным, а потому их редко ловили. Нарвал, очевидно, хорошо известен в Исландии еще со Средних веков. Существование этого морского млекопитающего не ускользнуло от внимания среднеевропейских натуралистов. Альберт Великий, самый осведомленный из ученых своего времени, отметил «морского единорога» в своей «Истории животных» (Historia animalium), как и более склонный к суевериям Фома из Кантемпре. Никому не удалось в деталях вообразить, как он выглядит, да и как бы они это сделали? Даже когда в 1555 году Олаф Магнус, представивший, вероятно, самую популярную естественную историю Скандинавии — «Историю северных народов», упомянул китов Северного моря, образ нарвала все еще оставался размытым. Не говоря уже о том, что Олафу и в голову не пришло бы, что это животное может быть как-то связано с рогами, хранящимися в европейских кунсткамерах. В то время его изображение появлялось на различных картах с подписью: «Морской единорог» (unicornu marinum).
Нарвал («морской единорог»). Гравюра Пьера Поме. 1694 г.
The National Library of Medicine
К началу XVII века естествознание сделало большой шаг вперед. В частности, вскрытие китов стало обычной практикой. Когда в 1659 году в устье Эльбы в Гамбурге появился дрейфующий серый кит и там же умер, гамбургский проповедник Иоганн Фридрих Майер воспользовался случаем, чтобы прочитать здесь, в гамбургской Ниневии, пламенную проповедь покаяния перед его тушей. Анатомию кита больше не требовалось объяснять северогерманской публике: та уже на них насмотрелась. Когда Уильям Баффин пересекал Северный Ледовитый океан в сторону Америки в поисках Северо-Западного прохода, он наткнулся на целую группу нарвалов, которых сразу же признал за морских единорогов. По мнению Баффина, их рога напоминали те, что приписывались известным сухопутным единорогам. В том же контексте он узнал, что исландцы продают рога в Центральную Европу по высоким ценам. Так что в начале XVII века пришло время сложить кусочки пазла в единую картину.
Разоблачение единорогов в семейном бизнесе: Бартолины в Копенгагене
В начале главы Сьон показал нам, как могло произойти окончательное разоблачение рогов. Помимо Оле Вормса, в Дании оно было связано прежде всего с именем семьи, члены которой буквально правили Копенгагенским университетом на протяжении четырех поколений, часто к неудовольствию своих современников и конкурирующих ученых династий. Речь идет о семействе Бартолинов, занимавших в XVII веке в Дании профессорские должности в области не только медицины и натурфилософии, но и теологии и передававших их по наследству, а также обладавших выдающимися знаниями по теме скандинавского древнего мира. Бартолинам удавалось распространять свое влияние все дальше и дальше, прежде всего благодаря строгой брачной политике.
Как и ожидалось, старания решить загадку рога начались с осторожных опытов. Каспар Бартолин — старший, глава семьи, опубликовал в 1628 году небольшой трактат о единорогах, в котором не спешил подводить итоги. Датский ученый уже имел за плечами долгую карьеру медика и анатома, а его учебники были распространены по всему Балтийскому региону. Бартолин рассматривал критику, которая в начале XVII века по меньшей мере осторожно звучала в отношении рогов. Он задался вопросом: почему, как справедливо заметил врач Марини, Гален ни разу не прописал рог единорога, если тот обладал универсальными исцеляющими свойствами? Для Бартолина было очевидно, что похожие на лошадь существа, которым долгое время приписывали эти рога, не могли играть значительной роли, но притом он не отвергал полностью вероятность того, что они существуют. Он не исключал, что сообщения Лудовико ди Вартема не были выдуманы на пустом месте. Однако ценные экземпляры, хранившиеся в Сен-Дени, Меце или Венеции, не имели никакого отношения к странным животным. И что же это было? Окаменевшие останки слонов? Горные породы, которые следует рассматривать как причуду природы? Бартолину не показалось правдоподобным то, что
