Мифы о единорогах. От любимцев Эдема и рогатых химер до чудотворного снадобья и символа любви - Бернд Ролинг
Единорог покоряется деве. Шпалера, неизвестный художник. Ок. 1495–1505 гг.
The Metropolitan Museum of Art
Однако в следующих примерах из придворного мира станет ясно, что охота затрагивает не только центральных участников (охотников, приманки или добычи), но и все придворное общество, выезжающее на нее вместе. Охота становится публичным зрелищем, которое, с одной стороны, используется для самовыражения и выставления напоказ аристократических добродетелей, а с другой — служит развлечением, позволяя насладиться природой за пределами замка и вступить в более свободное, менее регламентированное общение друг с другом. Эта связь, безусловно, имеет значение и для восприятия охоты на единорога в контексте средневековой любовной символики.
Единорог: любовная охота или смерть любви
Изображений охоты на единорога, выражающих куртуазную любовь, становилось все больше, но это не означает полное исчезновение религиозных коннотаций — скорее, наряду с ними появились и другие. Светские толкования также берут начало в христианских сказаниях о природе, ведь только с появлением образа девственницы в качестве приманки взъерошенное гибридное существо, знакомое еще из древних источников, превратилось в объект желания.
В то же время религиозное отождествление единорога с Христом позволяет сделать новый, весьма существенный перенос в контекст куртуазной любви: дикий и неукротимый единорог здесь также символизирует мужчину, и уже не только в смысле искупителя, но и как субъект или объект любви. Так в придворном искусстве и литературе образы девственницы и единорога по-новому соотносятся друг с другом и заряжаются новыми смыслами.
Для динамики любовной охоты важно то, кто на кого охотится. Ортега-и-Гассет описал это в своих знаменитых «Размышлениях об охоте» как «событие между двумя животными», «одно из которых — действующее, а другое — страдающее, одно — охотник, а другое — добыча»[37]. В разгаре охоты это может раз от раза кардинально меняться, и так охотник превращается в жертву. Так что ответ на вопрос о том, кто пассивен, а кто действовал активно, всегда зависит от того, как на это посмотреть.
Глядя на источники религиозных изображений, можно утверждать, что единорог выступает жертвой, поскольку именно он символизирует Страсти Христа. Однако, коль скоро сама девственница не охотится, а пребывает в ожидании, подвергая себя опасности быть пронзенной неукротимым диким животным, охоту можно интерпретировать иначе, и тогда истинная жертва — дева. Визуальное изображение рогов и оружия со штыком указывает на то, что насилие может исходить и от самого единорога, не говоря уже о связанных с ним фантазиях о проникновении. Мы уже видели на примере бестиариев во второй главе, что эмоциональная заряженность событий — желание, угроза и насилие — может также направляться на взаимодействие между охотниками и девушкой-приманкой.
Единорог, положивший голову на колени деве. Фол. 85v, Бестиарий (Ms. Ludwig XV 4), франко-фламандская школа. 1277 г. или позднее
The J. Paul Getty Museum, Los Angeles, Ms. Ludwig XV 4, fol. 85v, 83.MR.174.85v
Подобная интерпретация не играет никакой роли в религиозном представлении священной охоты на единорога, где на первый план выходит либо самопожертвование Христа, либо непорочность Марии. Однако чистота и целомудрие, а значит, и роль девственницы находят отражение и в придворных представлениях об идеальной любви. Это с некой иронией отражено у Рудольфа Эмсского, который в «Мировой хронике» (середина XIII века) объясняет встречу с единорогом как своего рода испытание девственности. Для начала он описывает животное в соответствии с традицией естествознания, о которой мы рассказывали в первой главе, — как чрезвычайно дикое гибридное существо, встречающееся в Индии: «[В Индии] есть также единорог, который не подвластен ни одному человеку в мире, настолько он силен и быстр. Тело — лошади, голова — оленя, ее он поднимает враждебно высоко. Поведение — недружелюбное. У него ноги слона и хвост свиньи. На лбу — рог, будто сделанный из стекла, длиной в четыре фута, по крайней мере так пишут. От него не защититься и к нему не приблизиться ни с каким-либо оружием, настолько злое это существо, настолько сильное, сердитое и гордое, и настолько бесстрашное, что никто, кроме настоящей девственницы, не может его поймать»[38].
Unicornus varius (Редкий единорог). Ксилография, мастерская Якоба Майденбаха. 1491 г.
The National Library of Medicine
Однако, в отличие от текстов по естественной истории, Рудольф затем объясняет и трудности, которые могут быть связаны с подобным способом охоты: деву не всегда легко найти. «Но если случится так, что она уже женщина, но выдает себя за девственницу, это не сойдет ей с рук и ей придется познать ярость единорога: он пронзит ее рогом, наказывая за ложь о себе»[39].
Вильгельм Австрийский. Гравюра из издания Historia. Wilhelm von Österreich, мастерская Антона Зорга. 1491 г.
Staatsbibliothek zu Berlin — Preußischer Kulturbesitz, Germany
В любовно-приключенческом романе «Вильгельм Австрийский», написанном до 1314 года, его автор, Иоганн фон Вюрцбург, также размышляет над ролью девственницы в охоте. Здесь егермейстер Вильгельма сообщает придворному обществу, что он заметил следы единорога. Он описывает — придерживаясь существующих источников по естественной истории, — как можно поймать единорога с помощью непорочной девы. Это вызывает дикий восторг у придворного общества, и они готовы тут же отправиться на поиск пугливого животного. С энтузиазмом служанка Аглаи, жены Вильгельма, соглашается сыграть роль приманки. Но ее госпожа единственная во дворе, кто довольно скептически оценивает шансы на успех: «Аглае, великолепной женщине, эта охота была противна. И она обратилась к девственнице: “Дура. Ты в своем уме? Неужели ты хочешь, чтобы тебя убило животное, совершенно безрассудное? Если бы ты еще была самой непорочной из девственниц, а так он действительно лишит тебя жизни”»[40].
В отличие от Рудольфа, любителя озвучить женоненавистническое недоверие, так распространенное в ту эпоху и предполагающее, что женщины безнравственны и сексуально развратны, в образе Аглаи мы видим, с одной стороны, иронию, а с другой — можно сказать, рациональный взгляд на охоту. Как следствие, в «Вильгельме Австрийском» единорога не ловят и даже не встречают. Вместо этого придворных отвлекает приближающаяся орда сарацинов, в результате чего Вильгельм находит свою погибель. От единорога остается лишь след — упоминание егермейстером.
Любопытная иллюстрация к «Вильгельму Австрийскому» из раннего Нового
