Гюстав Курбе - Герстл Мак
Восемнадцатого декабря Курбе вызвал доктора Колена, который приехал через четыре дня, но еще до его приезда «доктор Фарваньи вторично произвел пункцию, снова откачав литров восемнадцать — двадцать жидкости. Разрез не заживал, и целых четыре дня жидкость продолжала течь, так что пациент буквально купался в асцитической жидкости, хотя его почти непрерывно обтирали губкой»[518]. Колен нашел его «в гораздо худшем состоянии, чем я думал и чем предполагал сам больной. Курбе лежал в постели. Вставал редко. По временам, когда лежать становилось невмоготу, его переносили на диван, где он и распластывался, совершенно сломленный болезнью… Состояние Курбе показалось мне безнадежным… У него было только одно желание… выкупаться в озере… „Если бы я мог погрузиться в воды озера, я вылечился бы“, — твердил он… Ванны приносили ему большое облегчение, словно успокаивая его изболевшее тело. Двое мужчин переносили его в ванну, и он лежал в ней, пока слабость окончательно не овладевала им. Чтобы убедить его вылезти, требовались долгие уговоры и пререкания… Он постоянно просил обтирать ему лоб холодной водой. Бесспорно, Курбе подстегнул свою болезнь чрезмерным употреблением напитков. До самого конца он ежедневно выпивал два литра… К несчастью, это было то самое местное вино, из-за которого в округе осталось так много вдов, а Курбе еще, по крестьянскому обычаю, запивал его молоком, что окончательно испортило ему пищеварение…»[519].
Конец приближался, но Курбе спокойно и мужественно смотрел в лицо смерти. Казалось, он больше обеспокоен денежными вопросами, чем своим здоровьем. Ему хотелось общества, и его регулярно навещали многие друзья-изгнанники, в том числе Эдгар Монтей, деливший с ним тюремное заключение в Версале в 1871 году и теперь почти каждый день приходивший поболтать. Весть о долгожданной капитуляции Мак-Магона перед республиканским большинством и о формировании второго кабинета Дюфора страшно обрадовала художника. Он продолжал вводить в заблуждение семью оптимистическими сводками о своем здоровье: «Ни о чем не беспокойтесь, — писал он отцу и Жюльетте 23 декабря, — если сможете, оставайтесь до тепла во Флаже. Я выплачу очередные пять тысяч франков правительству [1 января], которое на этом настаивает. Я поручил вести переговоры Фюме и Блондону, а также Кастаньяри. Не желаю больше занимать голову этими глупостями. За пять лет с меня их достаточно»[520].
Это было последнее написанное им письмо. Он быстро угасал: «Взгляд у него дикий, речь непонятная; говоря с ним, приходится повторять сказанное, а с двадцать восьмого у него начались приступы икоты, повторяющиеся каждые несколько минут»[521]. Вопреки его утешительным посланиям к родным, слухи о крайне тяжелом его состоянии достигли наконец Флаже, и 29 декабря его отец поспешил в Тур-де-Пельс, остановившись по пути в Безансоне, чтобы получить более подробные сведения у доктора Блондона. «Только что отправила отца в Тур, — в тот же день писала Жюльетта Блондону. — Я не знала, что он намерен ехать через Безансон… Вы знаете больше, чем я, о состоянии нашего дорогого больного. Не понимаю, как недуг сделал всего за несколько месяцев таким худым и слабым его, всегда такого сильного! Возможно ли, что мы потеряем его? Эта мысль, которая убивает и лишает меня мужества, тем более ужасна, что мы обещали друг другу всю жизнь быть вместе. Перспектива, встающая передо мной, как глухая стена, погубит мою жизнь»[522]. Режис Курбе приехал поздно ночью 29-го, вернее, рано утром 30-го и застал сына сидящим, но очень слабым. «„Держи, Гюстав, — сказал он, — я принес тебе маленький подарок. Потайной фонарь от нас!“ Он прибавил к этому фунт французского табака. Курбе улыбнулся»[523].
Отец просидел с художником весь день, к концу которого подоспела Жюльетта. Часы текли мирно. 30 декабря, с наступлением сумерек, Курбе позвал доктора Колена, жалуясь, что «у него вдруг появилось ощущение разрыва в левом боку и мучительная боль в селезенке; вероятно, это было следствие разрыва кисты в селезенке… Тогда он сказал мне: „Думаю, что не переживу ночь…“ Я стал делать припарки, смоченные в настое опия, но этого оказалось недостаточно, чтобы снять боль. Он просил меня сделать подкожный укол в пораженную область. К этому времени глаза у него запали, губы запеклись и почернели. Икота не унималась. Через полчаса после инъекции морфия он уснул. Было примерно восемь вечера. Проснулся Курбе около десяти и некоторое время оставался в дремотном состоянии. Сказал несколько слов, затем потерял сознание. Около пяти утра он начал отходить…»[524].
В начале седьмого, утром 31 декабря 1877 года, Курбе не стало.
Глава 35
Жюльетта
Через час или два после смерти Курбе доктор Колен телеграфировал Кастаньяри: «Гюстав скончался шесть утра тчк Немедленно свяжитесь Дювалем тчк Семья решила ничего не платить»[525]. Это относилось к первому взносу в счет компенсации — его надо было внести на следующий день. Вскоре от Колена прибыло и письмо: «Сегодня в шесть утра без страданий бедняга Курбе испустил последний вздох. Он умер, окруженный друзьями, в присутствии отца, которого я вызвал… Я телеграфировал Вам, чтобы по просьбе семьи Вы попросили Дюваля задержать платеж, хотя покойный велел ему первого [января] уплатить 5000 франков. Я также телеграфировал Дювалю, чтобы он вообще отказался платить»[526].
От имени семьи Курбе Морель послал телеграмму Луи Нике — скульптору-изгнаннику с просьбой приехать в Тур-де-Пельс и сделать посмертную маску. Нике прибыл 2 января, снял маску, но отказался от гонорара, предложенного Курбе-отцом, ответив, что был другом художника, а свои несколько франков надеется заработать продажей гипсовых копий маски. Несколько недель спустя скульптор, человек совершенно нищий, попросил Режиса Курбе оплатить ему расходы по созданию маски — всего 272 франка, но старик отказался, и Нике прибегнул к вмешательству доктора Блондона. Привело ли это к положительным результатам, неизвестно.
Режис Курбе хотел похоронить прах сына на французской земле по религиозному обряду,
