На линии огня - Михаил Сидорович Прудников

Разведчиком, знавшим итальянский язык, была двадцатилетняя девушка Аня. На следующем этапе операции настала ее очередь действовать. Правда, мы требовали от нее на первых порах не торопиться, подождать счастливого случая, потому что в свете последних событий такой случай был вполне вероятен. Она лишь старалась почаще бывать в тех местах, где проводили время солдаты итальянской дивизии.　

Случай действительно вскоре представился.　

Теплым летним днем Аня вошла в сапожную мастерскую, услугами которой пользовались итальянцы, и, развернув у прилавка пару поношенных туфель, стала ждать мастера. Кроме нее в помещении находились еще два итальянца. Один из них дремал, откинувшись на спинку стула, второй — высокий, черноглазый парень — читал газету, но при появлении Ани свернул ее, улыбаясь, смотрел на девушку.　

В это время в мастерскую вошел немецкий фельдфебель, грохнул сапогами о прилавок и при этом грубо оттеснил Аню. Итальянец заволновался, поднялся и стал между девушкой и немцем. Фельдфебель был не в духе,　он понял жест итальянца и, желая настоять на своем сказал:　

— Сначала обслужат меня, а потом будут заниматься русским скотом.　

— Она но скот, она — дама, — достаточно твердо возразил итальянец.　

Фельдфебель захохотал:　

— Это для тебя она дама. Когда станешь настоящим солдатом, она и для тебя будет — скот!　

Второй итальянец, открыв глаза, следил за этой сценой. И когда черноглазый коротким ударом свалил немца на пол, он бросился на помощь товарищу. Потом они оба, подхватив Аню под руки, выскочили на улицу и торопливо пошли от мастерской.　

— Ты дурак, Пьетро! — говорил при этом приятель черноглазому. — Что ты наделал, Пьетро?! А если бы мы попались? Ты слишком торопишься умереть.　

— Я — мужчина! — гордо отвечал Пьетро. — Я не мог поступить иначе. — Тут он улыбнулся и, считая, что Аня не понимает его, добавил: — Будем надеяться, что дама достойно отблагодарит меня за мой подвиг.　

— Сколько же вы хотите за него? — спросила Аня по-итальянски. — Рублями? Марками? Лирами?　

Пьетро одновременно смутился и был поражен:　

— Вы…　

— Я знаю итальянский, — объяснила Аня.　

Приятель Пьетро был по-прежнему обеспокоен случившимся, и, казалось, ничто другое больше не занимало его сейчас.　

— Пожалуй, я отправлюсь в казарму, — рассудил он и поклонился девушке: — Прошу извинить. У меня там дела.　

Аня и Пьетро остались вдвоем, вышли на площадь, где было какое-то подобие сквера с несколькими скамейками, сели.　

— Нe сердитесь на меня, — попросил Пьетро. — Я шутил… я не знал, что вы понимаете…　

— Прежде всего все-таки большое вам спасибо, — миролюбиво сказала Аня. — В такой ситуации не каждый заступится за обиженного. Ваш товарищ, похоже, не на шутку испугался.　

— Вы не знаете его! — горячо возразил Пьетро. — Разве вы не видели, как он бросился ко мне на помощь? Он никогда не оставит товарища. Но он не любит говорить об этом. Сделав дело, предпочитает уйти в тень.　

— Фельдфебель не может опознать вас?　

— Для немцев все итальянцы на одно лицо. — Пьетро улыбнулся. — Мы для них всего лишь пушечное мясо.　

— Разве? — спросила Аня. — Я слышала по радио, что немцы очень четко разделяют вашу нацию.　

— Вот вы о чем? — Пьетро насторожился. — Теперь я понимаю, что меня заинтересовало в вас. Вы непростой человек. Вы, кажется, очень интересный человек.　

— Ну почему? — Аня пожала плечами. — Сейчас война, и естественно, что мы говорим об этом.　

— В наших казармах такие разговоры строжайше запрещены, — сказал Пьетро. Он неожиданно улыбнулся и круто сменил тему: — А мы удивлялись — кто это в Полоцке так хорошо знает наш язык?　

— О чем вы говорите? — «не поняла» Аня.　

— О письмах, которые мы получаем.　

— Нет, — девушка покачала головой. — Я не писала вам писем.　

— Жаль, если это не вы. — Настроение у Пьетро все более поднималось. — Очень хорошие письма. Впрочем честно говоря, я предпочел бы, чтобы вы писали мне другие. Как вас зовут?　

— Аня.　

— Милая Аня, к сожалению, я не располагаю сегодня временем. Но, может быть, мы еще встретимся?　

— В мастерской? — пошутила девушка.　

— Ну нет! — рассмеялся Пьетро. — Придется сменную пару обуви подарить сапожнику. Я не хочу, чтобы фельдфебель снова испортил нам построение.　

— Говорят, что лучшая обувь у солдат Красном Армии, — сказала Аня.　

Пьетро вновь посерьезнел:　

— Вы все больше нравитесь мне.　

Они стали встречаться, и постепенно росло их взаимное доверие. Однажды Пьетро сказал напрямик:　

— Я все понял, ты — партизанка.　

— Это не совсем так, — возразила Аня и спросила: — Но если бы это было так? Ты перестал бы по-хорошему относиться ко мне?　

— Это было бы прекрасно.　

Пьетро уже откровенно признавался в нежелании служить немцам, в готовности уйти от них, если только представится такая возможность, в том, что он не одинок в казарме и у него есть единомышленники. Но последний, самый ответственный шаг в своем сознании, кажется, ни он, ни его друзья были не в состоянии сделать. Надо было подтолкнуть их.　

— Ты говоришь, вы готовы уйти при первой возможности, — сказала Аня. — А как ты представляешь ее?　

— Чтобы уйти, надо знать — куда, — грустно ответил Пьетро. — Отсюда очень далеко до Италии.　

— А зачем ты хочешь уйти из казармы? — спросила девушка. — Чтобы пересидеть войну где-нибудь в укромном месте?　

За последние дни этот человек стал ей по-своему дорог, от его ответа сейчас многое зависело, и Аня ждала напряженно.　

— Я не хочу убивать, — начал Пьетро и попытался было развить эту мысль, как вдруг остановился, задумался и лишь потом продолжил: — Ты права. Все дело в этом. Если знать, зачем уходить, то будешь знать — куда.　

Ане хотелось, чтобы слово «партизаны» Пьетро произнес сам, и он произнес его, правда, начав издалека　

— Вот партизаны пишут нам, что, оставаясь с немцами, мы все неминуемо погибнем. Почему?　

— Ты же сам говорил, — отвечала Аня, — что в таком состоянии дивизию разобьют в первом же бою. А если дивизия не улучшит состояния, то ее уничтожат немцы.　

— Да, — согласился Пьетро, — это так. Но если мы плохие солдаты, то кому мы нужны?　

— Разве ты плохой солдат? — улыбнулась Аня. — Вспомни, как ты победил немецкого фельдфебеля.　

— Ну! — повеселел Пьетро. — Там я дрался за тебя.　

— Там ты знал, за что ты дрался, — осторожно объяснила Аня. — Если ты будешь драться за человека, за людей… за Родину, то ты будешь хорошим солдатом.　

— За Родину? — Пьетро задумался. — Я понимаю, о чем ты говоришь. Сейчас драться против немцев значит драться за Родину. Я правильно высказался?..　

В этот вечер они не возвращались больше к прежнему разговору, но уже