Чудеса привычки - Салях Кулибай

— Знаю, знаю! Опять небось, премию обещали! — ответила Габида-енга.

Так закончилась карьера Габиды-енги в качестве истолкователя снов.

Перевод Р. Бикчентаева.

АЙТЕШ[3]

Причина, которая привела джигита Альтафа в заместители главного пастуха Якшигула, была следующей.

Все началось из-за безрогой телки. Она была уродом в стаде, самым легкомысленным и недисциплинированным представителем парнокопытных в колхозе «Рассвет».

В конце концов бестолковая телка допрыгалась. Однажды, махнув хвостом на порядки, установленные в стаде, она забралась в лес. Что она хотела этим доказать, так никто и не узнал. И никогда не узнает, потому что в лесу в это время околачивался медведь.

Огорченный Якшигул пригласил колхозного зоотехника прямо на место преступления. Тот составил акт о трагической гибели телки, не забыв приписать туда же об отвратительном характере пострадавшей.

Вот тогда-то и появился у старика новый помощник — Альтаф, ибо медведей в лесу хватало, а телок не так уж много, чтобы ими разбрасываться!..

Альтаф кое-чего наслышался о своем начальнике. В ауле тех парней, что любили вставить для связки предложений непотребное слово, так и звали — «дитя Якшигула», хотя у старика ни одного сына за свою жизнь не было!

В первые же секунды своей встречи с пастухом Альтаф убедился, что сельчане не ошиблись. Старик встретил помощника по-своему радушно, очередями слов, ни одно из которых не годится для книги. И когда он знакомил парня с фермой и заведенными порядками, те же слова взрывались и грохотали в воздухе, нередко складываясь в добротную рифму.

Потом пастух Якшигул щелкнул предлинным кнутом, сопроводив это щелканье двухминутным пятиэтажным выражением, — и стадо коров тут же бросилось к поилке.

Все виденное и слышанное очень поразило Альтафа. Он стал несколько бледноватым, но свежий воздух и мычанье стада вернули его к действительности.

Самое удивительное для Альтафа было то, что он понимал старика, хотя тот употреблял только крючковатые, извилистые, зигзагообразные слова.

Так началась для него новая жизнь.

Первое время Альтаф робел применять якшигуловские обороты к набедокурившим телкам. И язык как-то не поворачивался, и голос перехватывало, и в горле першило. Но потом дело пошло, и телки начали прислушиваться к приказам молодого пастуха.

Якшигул тайно радовался успехам Альтафа и уже не боялся, что в случае чего на его место назначат какого-нибудь чистоплюя, который и двух слов связать не может.

Действительно, дело шло на лад. По двум сторонам стада звучно щелкали кнуты пастухов и раздавались такие слова, что хищные звери, вроде волков и медведей, в страхе поджимали хвосты и мчались прочь.

Телки шли, как на параде, чутко внимая приказам, и любо-дорого было смотреть на эту картину старому пастуху.

Конечно, старик понимал, что не всегда приемлема его речь, но здесь на яйляу он был полновластным хозяином стада и степи и волен был связывать слова в снопы, класть из них копны и совать их в жернова. Для него эти непотребные слова, помогающие ему в работе не хуже кнута, превратились в святыню. И он мог их адресовать в час вечерней молитвы прямо аллаху. И если тот терпел такие молитвы, то, видимо, или его вообще не было, или он был глуховатым.

Стараясь обратить в свою веру единственного своего наследника пастушьего и словесного ремесла, старик от зари и до зари окунал Альтафа в мутные воды своего лексикона. Результаты подобных тренировок были налицо — способный помощник, как губка морская, впитывал уроки. Правда, молодой пастух еще нечетко владел рифмой и часто терял ритм. Он был не в ладу с эпитетами, и часто те слова, которые отлично бы подошли к слову «баран», он использовал для слова «сапог». Или того хуже — ряд эпитетов, относящихся к медведю, он почему-то привешивал к теленку. Иногда Альтаф просто не находил слов, чтобы выразить свое отношение к телке, залезшей в болото, хотя только перед этим старик Якшигул не раз произносил тирады именно по этому же поводу.

Чтобы отшлифовать речь своего ученика, старик решил организовать айтеш. Был выбран вечерний час, когда ничто не мешало учителю и ученику.

Старик объяснил условие соревнования. Вот какие это были жестокие условия. Тот, кто дважды повторял одно и то же слово, получал оценку «дурак». А если тот же участник айтеша повторял это же слово в третий раз, то состязание прекращалось. Запрещалось смеяться и перебивать выступающего. Альтаф, хотя и не готовился к соревнованию подобного рода, условие принял.

Старик поставил перед собой будильник и сказал:

— . . . . Я . . . . приступаю . . . первым!

И приступил. В течение получаса он крыл ханов, шахов, королей, царей и султанов, словно круша их дубинкой. К пятидесятой минуте он добрался до пророков, мулл и богатеев. Уделив их памяти еще минут десять, он переключился на теперешних бюрократов, тунеядцев и уголовников, причем не забыл их родственников.

На все это у него ушло ровно шестьдесят минут. И ни одного повтора, ни одной запиночки. Альтаф за это время незаметно для себя осушил весь чайник и чувствовал себя так, словно сидел на полке в жарко натопленной бане.

— И это все? — невпопад спросил Альтаф.

— Жалеючи тебя, сынок, затормозил. Теперь твой черед, . . . . . . . . ! — ответил Якшигул и растянулся на кошме.

Альтаф начал лихо, но уже минут через пять сбился с темпа и допустил повтор.

Якшигул заметил:

— Один раз «дурак»!

За пятнадцать минут парень набрал четыре «дурака», начал заикаться, спотыкаться и сдался.

— Победа за тобой! — прохрипел Альтаф.

— Вижу, сынок, твое невежество! — укоризненно ответил Якшигул и минуты три добавлял слова, которые не обязательно говорить при женщинах и вовсе нельзя говорить при детях. Потом старик засвистел носом — и это означало, что он уснул. Посрамленный же Альтаф долго бодрствовал…

Уже через три месяца Альтаф достиг такого совершенства, что уже не мог говорить в соответствии с правилами родного языка.

Руководители колхоза, изредка появлявшиеся на ферме, интересовались только делами, стараясь ненароком не задать посторонний вопрос, чтобы не сбить разговора в сторону. Раз старик и его заместитель здоровы, сыты и одеты, так чего же надо руководителям?!

В правлении до сих пор посмеивались над молодым зоотехником, который в первый раз объезжал фермы и напоролся на старика Якшигула. Он задал самый невинный вопрос, касающийся нехватки соли.

Минут через десять, когда старик подробно проинформировал его по этой проблеме, зоотехник только и вымолвил:

— Вам бы, Якшигул-агай, помидоры выращивать!

— А зачем это мне нужно?

— За пять минут вашего мата целый гектар помидоров успел бы покраснеть.

Больше зоотехник никогда не задавал лишних вопросов.

…Вот так жил и работал Альтаф. Потом пришла осень, и