Угловы. Семья врачей. Век Добра и Любви - Эмилия Викторовна Углова
Приплыли мы в Киренск днем, нас уже ждали киренчане в Алексеевском затоне в школе. Чтобы попасть туда, нужно переплыть на плоту на противоположный берег. Федор Григорьевич прочел лекцию, отвечая на вопросы по книге «Сердце хирурга». Среди присутствующих был и его двоюродный племянник Петр Ильич Бабошин. Потом он проводил нас на катер, чтобы добраться до города.
В Киренске мы остановились в гостинице – небольшое здание, в комнате две кровати и стол, без удобств. Посмотрели дом, в котором жила семья Федора Григорьевича. Дом был построен в 1915 году, куплен уже не новым, но через 60 лет казалось, что его выстроили совсем недавно. А на берегу Лены, недалеко от собора, Федор Григорьевич запомнил два двухэтажных здания. Они стоят вот уже свыше 100 лет. Подрядчик, взявшийся их построить, покупал бревна с условием, что сучок будет не чаще, чем через два метра. Древесину доставляли с противоположного берега, с горы. До сих пор стены этих зданий без изъяна, бревна ровные, толстые, как новые. Нет и намека на разрушение. Такова древесина из лиственницы.
Зашли, попросили хозяев показать нам внутреннее расположение комнат. Хозяева простодушно разрешили нам войти в дом. Федор Григорьевич рассказывал и показывал: «Вот большая комната, мы, дети, все шестеро, спали на полу, на потничках (типа матрасов), спереди, в глубине, за занавеской мамина комната, справа кухонька, а посредине русская печь. Все, как и было раньше, ничего не изменилось». Во дворе стоял погреб с крепкой деревянной дверью и железным кольцом. Дом и погреб были построены из дерева лиственницы, которая никогда не гниет, не рушится. В Киренске все дома сделаны из лиственницы. За домом находился огород, который дотянулся до реки Киренги.
Посетили киренскую больницу, где Федор Григорьевич проработал четыре года, где, по существу, приобщился к хирургии. До боли знакомая больница показалась ему несколько запущенной. Может быть, потому, что в ней не проводились крупные современные операции, которые, как известно, требуют тщательного соблюдения гигиены. Разросся сад, выросли деревья, посаженные полвека назад, и они приятно создавали прохладу в летний день. В 1933 году Федор Григорьевич приезжал сюда на должность межрайонного хирурга с четырехлетним врачебным стажем и двухлетним хирургическим. Все показания к операциям и методики ему пришлось решать самому: на округу – более тысячи километров – не было более опытного хирурга. Хирургическую службу пришлось начать с нуля. Врачей не было. Хорошо, что с ним приехала Вера Михайловна, первая жена – акушер-гинеколог. С сестрами было еще хуже. Не было операционной сестры, а те две-три, которые появились, должны были многому научиться: они в достаточной мере не владели даже внутривенными вливаниями. Ему самому приходилось делать внутривенные вливания, заменяя в этом неопытных сестер.
Прошлись по улице имени Соснова. Это был мэр города в начале века, в 20-х годах, прогрессивный человек, который много сил вкладывал в развитие города, в его процветание, участвовал в социальных преобразованиях для улучшения быта людей, коммунист. Завистники неоднократно писали в ЦК доносы, придумывая разную клевету, чтобы очернить его. В результате он был арестован и расстрелян по доносам.
Анна Ивановна Лебедева повезла нас в село Чугуево, где родился Федор Григорьевич. Там были четыре избы, в которых доживали старожилы. Помню, как Анна Ивановна прошла в поле, подняла горсть черной, жирной, живой земли и с горечью сказала: «Эта земля рожать хочет, а ей не дают».
Мы вернулись в Алексеевский затон к племяннику, Петру Ильичу Бобошину, думали, на часок, а пришлось остаться на ночь. Петр Ильич сказал, что они уже не ожидали нас увидеть и жаловались, что Федор, дескать, зазнался, проезжает мимо и не хочет нас видеть: «Если вы не останетесь на ночь, не сходите в нашу баню, соседи будут над нами смеяться; скажут, что я не сумел принять гостей». Действительно, соседи из ближайших дворов с любопытством смотрели на нас. Пришлось заночевать.
Ночь была белая, белее, чем в Ленинграде. Над Леной в 11 часов вечера нависло яркое солнце. В 12 часов оно зашло на полчаса, и, пока мы были в бане, в 00:30 солнце снова выглянуло и осталось до утра. Улица прямиком уходила в тайгу. Я не уставала восторгаться. Какая красота! И в самом деле, несравненная красавица Лена, окаймленная тайгой, белые ночи, которые тут не культивируют, как у нас на Неве, создают неизгладимое очарование.
Баня небольшая, примерно три на четыре метра, со всеми атрибутами, с парилкой. Баня – обязательный элемент русской семьи, живущей в этих местах. Ночь потихоньку рассасывалась, спать не хотелось. После бани, уже почти к утру, нас пригласили к чаю со свежими пирогами. Около двух часов ночи стало быстро светать, уже всходило солнце. Мы сидели на лавочке возле калитки и с высокого берега любовались природой. Помню, как после поездки во Францию я очень хотела еще раз приехать туда. Но Франция для меня померкла перед красотами сибирского края. «Вот куда нужно возвращаться!» – подумала я.
Одно обстоятельство омрачило наш восторженный настрой – меня искусали комары, прокусив через брюки, впустив свой яд через одежду, и у меня вскоре руки и ноги стали плотные, как доска. Пришлось мужу делать мне внутренние инъекции хлористого кальция.
На катере мы спустились по Лене к деревне Алексеевке. Она находится в четырех километрах ниже затона, на противоположном берегу. Туда в начале века ходил в школу Федя Углов. Лишь во время становления зимнего пути или ледохода приходилось жить 1–2 недели у кого-нибудь, у местных крестьян, а так в любую погоду ходили пешком туда и обратно. Лошадей затон не имел. Тут было тихое и пустынное место. Мы посетили Алексеевскую больницу. Молодой главный врач приехал с юга России. Муж не мог не порадоваться за земляков, видя, что в том самом захолустье, в котором он провел несколько детских лет и в котором было всего пять домов, теперь целый рабочий поселок с квалифицированными медиками.
* * *
Из Киренска отходил рейсовый теплоход, на который у нас были приобретены билеты. Предстояло удивительное путешествие по Лене до Якутска. До Витима на всем протяжении тянулись скалистые берега, сплошь покрытые таежными лесами. Ландшафт постоянно менялся. Теплоход входил в район «щек»: опасно маневрируя, вдруг упирается в скалу, которая скрывает русло реки, а когда подходит близко, оказывается, что она под прямым углом поворачивает налево. И если неопытный лоцман заранее
