Гюстав Курбе - Герстл Мак
Как всегда, Курбе быстро оправился от своей любовной неудачи, но не смог так же легко отмахнуться от других забот. Постоянное недомогание сделало его раздражительным и мешало ему работать. Политическая ситуация тоже оставалась тревожной; хотя художник часто и ожесточенно поносил Адольфа Тьера, ставшего с 30 августа 1871 года президентом республики, он пришел в ужас, узнав, что режим Тьера может быть свергнут реакционной частью Национального собрания, добивавшейся новых репрессий против Курбе и других бывших членов Коммуны.
Поскольку в парижском Салоне Курбе выставляться больше не мог, Кастаньяри уговаривал его послать несколько работ на Всемирную выставку, которая вскоре должна была открыться в Вене. Курбе ответил в январе 1873 года: «Прочел в „Сьекль“ предложение двадцати трех депутатов в Палате. Это же чистое безумие! Оно ни много ни мало обяжет меня восстановить за свой счет Вандомскую колонну. Это более серьезно, чем казалось на первый взгляд: если голосование в Палате осудит меня, будут конфискованы собственность моей матери, затем отца и — что хуже всего — мои картины. Что делать? Прошу Вас… разузнать обо всем этом в Палате, а также у адвоката… которого Вы однажды мне рекомендовали: ведь организация фиктивной распродажи [чтобы избежать конфискации] стоит уйму денег. Узнайте все заблаговременно и сообщите мне, чтобы я успел устроить [распродажу] до голосования в Палате. В Вене выставляться не буду. Я написал администрации [выставки], чтобы осведомиться, могу ли я выставиться самостоятельно, без согласия иностранного правительства. Мне ответили, что выставиться я могу лишь с разрешения французского Комитета, возглавляемого г-ном Дю Сомераром, а это немыслимо, потому что я поносил и его и его администрацию, когда вкупе с г-ном Ниверкерком он организовал выставку в Лондоне, в то время как пруссаки были в Париже. В этом году я не буду выставляться и в Париже: я сыт по горло всеми этими людьми; вся эта свора интриганов, лизоблюдов и бездарных низкопоклонников вызывает у меня отвращение. Всю зиму я хворал: ревматические боли в боку, увеличение печени… боялся водянки. У меня много еще невыполненных заказов, а теперь, когда я опять могу работать, на меня сваливается новая неприятность, почище предыдущих. Я был счастлив увидеться с папашей [доктором] Ординером, который много и мужественно помогал мне в моих горестях. Почти все время, после того как я расстался с Вами, мы жили с ним вместе. Я нанял служанку, которая ухаживает за мной и готовит мне… Во время Коммуны у меня в Париже была благородная женщина, обожавшая меня; не знаю, что с ней делать, так как она питает иллюзии на мой счет и насчет моих финансовых возможностей. У нас с ней бурная переписка, она очаровательна, только никому об этом ни слова. В довершение всего у меня на шее три судебных процесса в Париже»[437].
В этом письме уже звучат зловещие нотки: неизбежное падение правительства Тьера, сулящее Курбе новые беды; первое упоминание о водянке, от которой художник через пять лет умрет; очаровательная дама, которая несколько месяцев спустя выпустит джинна из бутылки; три судебных процесса, из которых только один — наименее важный! — закончится в его пользу.
Курбе вчинил иск Леони Изабе, проектировавшему галерею для его персональной выставки в 1867 году, а потом по просьбе художника поместившему строительные материалы на склад для хранения. Курбе требовал возмещения ему двадцати пяти тысяч франков убытка за самовольный расход этих материалов на строительство баррикад во время осады Парижа пруссаками. Суд нашел, что Изабе не несет за это ответственности, и ничего не присудил Курбе. Ответчиком по второму иску Курбе выступал доктор Робине, бывший председатель того республиканского клуба, которому Курбе сдал в аренду одно из помещений на улице Вье-Коломбье, 24; художник требовал задолженность по арендной плате и получил 251 франк. Третий иск предъявила Курбе м-ль Шерар, его квартирная хозяйка в проезде Сомон, 14, которая сперва предъявила ему счет за квартиру и питание на сумму в 911 франков. Курбе согласился заплатить при условии, что портниха вернет ему кое-что из мебели и другие предметы, оставленные им у нее. К несчастью, художник присовокупил к этому разумному требованию угрозу возбудить против нее судебное дело, если она не выполнит условия. М-ль Жерар, женщина не из робких, тут же увеличила свои требования: теперь она желала получить 365 франков квартирной платы, 500 за питание, 660 в погашение сумм, которые одалживала Курбе, и тысячу за дискредитацию, а всего — 2525 франков. 4 апреля 1873 года суд по гражданским делам департамента Сены постановил взыскать с Курбе 2111 франков плюс судебные издержки[438].
Женщина, бывшая любовницей Курбе во время Коммуны, некая г-жа Г., урожденная Матильда Монтень Карли де Свазема, которая претендовала на дворянское происхождение и предлагала художнику «чистое сердце и девственную душу», в чем он никогда не нуждался и о чем никогда не просил, на самом деле была просто корыстной авантюристкой. Она пыталась завлечь его романтическими уверениями в идеальной любви. На одно из ее писем, выдержанных в подобном духе, Курбе раздраженно ответил: «Идеал! Идеал! Боже мой, да что это такое?.. Ты думаешь, мой друг, что, твердя „сердце“, „душа“, „чувства“, „стремление к бесконечности“ и не отдавая себе отчета в том, как устроен мир, ты сможешь всем командовать? Ошибаешься… Если хочешь понять, что такое любовь, на самом деле, взгляни на крестьян — я их знаю с детства»[439]. И дальше он описывает физическую грубость, похоть без нежности, к которым обычно сводится любовь в его краях. В другом письме, написанном Матильде в ноябре 1872 года, он говорит: «Как всем известно, я человек, который ни от чего не уклоняется, если в состоянии это объяснить с точки зрения разума и согласовать со своими взглядами и логикой; из-за этого жизнь не раз низвергала меня с высот в бездонные пропасти. Но у меня живучая натура горца, и я никогда не остаюсь поверженным, а восстаю из пепла, чтобы бросить вызов обществу, снова утверждать свою личность, свой собственный образ жизни, свои чувства и отстаивать свою свободу наперекор людям, их шпионам и законам — короче, я неизменно и без ложного стыда стараюсь обрести независимость и свободу…»[440].
К концу весны 1873 года, когда Курбе уже понял,
