Одна маленькая жизнь. В поисках следов - Маттиас Клингенберг
Сегодня дот находится на территории одного из пригородных посёлков хрущёвской эпохи в обрамлении десятка выстроенных по единому плану двухэтажных домов на несколько семей, теперь полуразрушенных. Совсем рядом детская площадка с горкой и качелями. На скамейке сидят местные старики и наблюдают за происходящим в доте и вокруг него. В конце экскурсии, которую Павел пересыпает многочисленными подробностями из военной истории, пожилой мужчина, вероятно, тоже из группы Павла, поёт под аккордеон песни советского прошлого и собственного сочинения.
Теперь я точно испытываю смешанные чувства относительно характера экскурсии. Я спрашиваю себя, каковы, в сущности, цели и убеждения этих историков-любителей – исторические постройки вроде дотов, ностальгические песни, технические данные об огневой мощи пулемётов и далее по списку? Но чего я, собственно, жду от такого сообщества здесь, в Киеве, городе, на въезде в который стоит стела с надписью «Город-герой»? С другой стороны, разве не были героями те мужчины и женщины, что служили в Красной армии и освобождали Европу от фашизма?
Участники группы ни в коем случае не говорят ничего плохого о немецких солдатах: совершённые зверства – Бабий Яр или резня в Житомире (и это если вспоминать только самые масштабные преступления немецких солдат под Киевом) – не упоминаются вовсе. Меня как представителя немецкой стороны (которым я, несомненно, являюсь, нравится мне это или нет) никто ни в чём не обвиняет. Совсем наоборот: люди, окружающие Павла, восхищаются солдатами Второй мировой войны. Восхищение распространяется не только на своих, но и на немцев, и это несмотря на то, что военнослужащие вермахта и члены спецподразделений самым жестоким образом уничтожили несколько сотен тысяч мирных жителей. Как мне кажется, в основе этого восхищения лежат представления о мужественности: были времена, когда мужчина ещё мог быть мужчиной, были вещи, ради которых стоило убивать и умирать. Сегодняшняя эпоха с её размытыми границами и двусмысленностями подавляет, они тоскуют по прежним временам, на их взгляд, более простым.
Мы едем дальше, к последнему доту нашей семинарской экскурсии. В лесу, примерно в километре от трассы, находится ещё один бункер – с длинным подземным коридором под искусственным холмом. Самодельный указатель на дот № 179 вандалы сбросили в канаву. Я фотографирую его: на одной стрелке написано «Дот № 179», на другой, указывающей в противоположном направлении, – «К линии фронта». Мы идём к поляне, и уже издали я замечаю людей в нетипичной одежде, стоящих перед входом в бункер. Мои подозрения подтверждаются, когда я подхожу ближе и вижу двух солдат – советского и немецкого – в оригинальной военной форме, с оружием тех времён. Они, смеясь, приветствуют нас и приглашают сделать групповое фото. Снимок на память предполагает рукопожатие, я протягиваю руку только человеку, одетому в советскую форму, и произношу: «Я не подаю руки фашистам», моё заявление остаётся без комментариев.
Теперь нужно пройти по подземному коридору. Павел объясняет нам, что они регулярно проводят такие экскурсии для школьников. Чтобы продемонстрировать, как невыносимо грохотало в бункере во время войны, делают несколько выстрелов холостыми патронами. Перед стрельбой мы получаем совет – держать рот открытым, чтобы ударная волна была менее опасна. Я объясняю, что и без того страдаю от шума в ушах (это чистая правда), и, поблагодарив, отказываюсь от этой части экскурсии. Однако быстро становится ясно, что такое поведение неприемлемо. Так что я следую за группой вглубь тёмного лабиринта туннелей, затыкая уши пальцами и слегка приседая. В какой-то момент человек в форме красноармейца стреляет. От взрывной волны моя рубашка трепещет, кто-то из группы кричит. «Что за бред», – думаю я, когда снова вдыхаю свежий лесной воздух.
Мне очень хочется как можно скорее покинуть территорию военных игр, я ссылаюсь на то, что время уже позднее, а завтра рано вставать. Напрасно: я единственный в группе, кто хочет уйти. Тем временем экскурсия, возглавляемая нацистом и красноармейцем, перемещается за искусственный холм. Реконструкторы выходного дня спаяли из найденных гильз разного калибра скульптуру, теперь этот неуклюжий, бесформенный объект, покрытый чёрным лаком, стоит на трассе. «Это искусство или можно выбросить?» – шепчу я Елене по-русски. Она не понимает моего юмора. Снова время петь, старик опять достает аккордеон, юная опрятная провинциальная красавица протягивает ему ноты и текст. Мои коллеги наслаждаются вечерним солнцем и ностальгическим пением. После можно сфотографироваться. Мне предлагают сделать это первым, я отказываюсь.
Алексей – коренастый мужчина лет 35 в тесноватой серой футболке поло, на его лбу проступает пот. Мы садимся в японский автомобиль среднего класса, выезжаем из двора Елены и сворачиваем на главную дорогу. Я оказываюсь на заднем сиденье, Елена впереди, что освобождает меня от необходимости вести с Алексеем утомительные разговоры на русском. В программе сегодняшней субботы два места, связанные с Карлом, – Ирпень, за это время ставший почти частью Киева, и Житомир, находящийся в 120 километрах к западу от украинской столицы.
«Позиционная война под Киевом (Дачи Ирпень) с 14.09 по 30.09.41. После – назад в Бердичев (50 к.м.) Там мы находились с 2.10.41 до 5.10.41», – пишет дед в своём военном отчёте. Одно-единственное предложение. Сегодня я хочу следовать ему.
Местом встречи в расположенном неподалёку от Киева Ирпене оказывается – могло ли быть иначе – дот. Мы приехали заранее и в ожидании живущего в Ирпене Константина, ещё одного участника семинара, спускаемся к реке. Сейчас май, и широкая сочно-зелёная пойма тянется до самого горизонта. Куда ни взгляни – плодородные заливные луга, местами, пожалуй, слишком заболоченные, местами отданные под земледелие. Сам Ирпень в этом месте неспешный, шириной метров десять. В 1941-м здесь, у взорванного железнодорожного моста, окопался 194-й пехотный полк, в котором служил Карл. Сегодня, спустя 73 года, под восстановленным мостом из глубоко проржавевшей стали стоим мы с Константином, 50-летним аллергиком с красным лицом. Он рассказывает мне, что
