Ремарк. «Как будто всё в последний раз» - фон Штернбург Вильгельм
И роман все-таки пишется. Ремарк хоть и продвигается медленно, хоть и сетует на заминки, хоть и недоволен отдельными главами, 6 января все-таки записывает в дневник: «70 страниц рукописи готовы». Новый, 1939 год он встречает у Эмиля Людвига, а рассвет застает его уже в одном из асконских баров. Марлен отправлена восторженная телеграмма: «Дивным был старый год, дивным будет и новый. Веселись, Пума, и ничего не бойся. Счастье улыбается бесстрашным. Радуй меня по-прежнему. Равик».
Политические новости не внушают оптимизма. «Наступление в Испании. Бомбардировки Китая японскими самолетами. Претензии Италии на Тунис. Брожение в Мемельской области. Когда Европе придет конец? Уготованный одним-единственным человеком». К тому же тревожные письма приходят от сестры: «Состояние отца почти безнадежное. Атеросклероз в последней стадии. 72 года. И так тяжело работал — всю жизнь». Забот добавляет и Ютта: в Париже ей одной не живется, хочет приехать в Порто-Ронко. «Сказал ей, что должен работать. Обычные доводы... Но мысль, что она сидит тут и укоризненно наблюдает за мной, в то время как мне хочется работать, — эта мысль почти невыносима».
Первые главы романа — все свои вещи он пишет от руки — перепечатаны секретаршей. Скепсиса не убавилось. «Книга оставляет довольно тягостное впечатление. Не страшно. Обычное дело при чтении первых перепечатанных на пишущей машинке страниц». Он решает писать книгу заново, ибо «сюжет кажется худосочным». Надо «придать роману эпическую глубину» и в то же время «сделать его более «компактным». 26 февраля наконец вздох облегчения: «Закончен черновой вариант». Однако потом — опять сомнения: «После обеда начал читать первую главу. В ужасе от этого бреда. Позвонил Файльхену, потребовал утешить... Взял себя в руки и переработал первую главу...»
Ремарк утомлен, ему хочется уехать из Порто-Ронко. «Ах, Пума, я устал писать книги без Тебя. А времени в обрез». 14 марта он покидает виллу и едет через Лозанну в Париж. Находит там семейство Дитрих — без его предводительницы, и 18 марта они поднимаются на борт «Куин Мэри». Его литагент Отто Клемент — вместе с ними. Лайнер берет курс на Нью-Йорк. В Калифорнии ждет Пума, и через несколько дней он впервые ступит на берег страны, которая вскоре станет ему прибежищем и второй родиной.
Пока же он пересекает океан не в качестве эмигранта. Не угроза войны, а Пума побудила его отправиться в дальний путь. С одной стороны, его обуревают тяжкие раздумья, с другой — предвкушение встречи с женщиной, которая сумела вырвать его из творческой тиши. «Бар с гремящей музыкой плывет в ночной тьме по молчащему океану: и странно, и не доставляет особого удовольствия». Хочет написать на борту «Куин Мэри» сценарий для Дитрих, но через день-другой отказывается от этой идеи. Мешает нервозность, проистекающая и от напряженной международной обстановки. Тут он не питает никаких иллюзий: «Газеты сообщают ужасные вещи. Литве из-за Мемеля предъявлен глупейший ультиматум. Затем последует Данциг, Италия тоже захочет что-то получить, и тогда — война».
23 марта он в Нью-Йорке. Жесткий паспортный и таможенный контроль — и путь в город, где все уникально, превосходно, бесподобно, открыт. Первоклассный номер в отеле «Уолдорф Астория». Ночная жизнь, шоу, варьете, притоны в Гарлеме, где собираются чернокожие и гомосексуалисты. «Самое же прекрасное в Нью-Йорке — это его звуки. Они напоминают глухой, сдержанный рокот мотора гоночного автомобиля». На пути в Лос-Анджелес он делает остановку в Чикаго, чтобы в Художественном институте полюбоваться работами Ван Гога, Тулуз-Лотрека, Гогена, Сезанна. 27 марта он в Беверли-Хиллз.
В отношениях с Дитрих после ее отъезда поздней осенью 1938-го из Парижа ничего не изменилось. «Пума ужасно разочарована тем, что я писал об эмигрантах, а не о Равике. Находит книгу плохой. Раздосадована и тем, что не привез для нее сценария». Перебранки по поводу повторной женитьбы на Ютте, сцены ревности и «дни ничем не омраченного счастья» сменяют друг друга быстрой чередой. Он скрупулезно фиксирует в дневнике, когда Пума пускает его к себе в постель и когда отвечает отказом. «С этой бестией дело доходит иной раз до настоящей войны». Он презирает легковесную жизнь Голливуда, шумные премьеры, рауты и — от случая к случаю — самого себя. После одного такого празднества — среди звезд были Гари Купер, Эррол Флинн и Долорес дель Рио — он записывает: «Вспышки фотоаппаратов, важничанье, жеманство и больше — ничего. Все непрерывно позируют». Встречает он там на презентациях и Томаса Манна, но отношения у них не складываются. Ремарка мучает зубная боль, лечение длится неделями, и Джозеф фон Штернберг, по-прежнему волочащийся за Марлен, тоже не способствует хорошему настроению. Между тем в Беверли-Хиллз появляется Джо Карстерс, что приводит Марлен в экстаз, и игра в прятки, так раздражающая Ремарка, начинается снова. «...Порой это похоже на мираж, смущает и озадачивает, чаще же чувство легкой грусти оттого, что ничего тебе здесь полностью не принадлежит и ничего ты удержать не можешь». Его письма тем не менее полны страсти и огня: «Нет, вы взгляните на Равика, исцарапанного, обласканного, покрытого поцелуями и оплеванного. Я, Равик, встречал много волчиц, умеющих ловко менять обличье, но я знаю только одну такую пуму. Изумительное создание... Жизнь с пумами штука рисковая, друзья мои! Желая погладить, они иногда царапаются, и даже во сне от них можно получить хорошенькую оплеушину». Ремарк безутешен и подумывает о немедленном возвращении в Европу. Но сделать такой шаг пока не решается. Известия оттуда по-прежнему тревожны. «Война близка как никогда. Оккупирована Албания. Дело сделано... На очереди — Польша, Греция и т. д.». В начале июня он едет с дитриховским «кланом» в Нью-Йорк, улаживает кое-какие дела («Обсудил казус Клемента и позаботился о том, чтобы он не принимал никаких денег».), встречается со своим американским переводчиком Денвером Линдли, мастерство которого ценит очень высоко, и отплывает вместе со слегка истеричным семейством в Европу. Несколько дней в Париже. Все те же раздражители («Вчера вечером позвонил Петеру. Сказали друг другу лишь пару слов. Уже вижу — все к черту вместе с этой треклятой Пумой»). Душевные разговоры с Вальтером Файльхенфельдтом, который продает ему картину Сезанна. «Надо бы хорошенько пройтись по роману», — уговаривает он себя. И двумя неделями позже: «Как все-таки довести эту вещь до ума?»
Между тем читатели журнала «Кольерс» получают возможность оценить мастерство писателя, знакомясь с сокращенным вариантом романа «Возлюби ближнего своего». Текст печатается с 8 июля по 23 сентября 1939 года под заголовком «Flotsam»[54]. Для издания романа отдельной книгой писатель еще долго будет дорабатывать его.
Ремарк сидит в Париже и ждет, что же решит Пума. Короткий визит в Порто-Ронко («Странный мир. Со мной в придачу»). По возвращении в Париж он вынужден явиться с Юттой к французским чиновникам, однако Carte d'Identite[55] получает довольно быстро — тут явно сказалось знакомство со знаменитой Марлен Дитрих. «Вчера утром поехали с Петером в министерство внутренних дел... В приемной негде было присесть. Видел, сколь мучительно ожидание». Настроение опять вдруг резко меняется. После поездки по парижским улицам Ремарк записывает в дневник: «Огромное небо. Зеленое сердце июля. Почему смерть неизбежна?» А в письме, отправленном в эти месяцы Дитрих, пишет: «В наших сердцах так мало тепла к самим себе; у нас — как у детей смутных времен — так мало веры в себя; в нас слишком много отваги и слишком мало надежды; все мы — лишь бедные, жалкие, без передышки шагающие солдаты, не знающие, есть ли на свете что-либо еще, кроме шаганья. Глупые, жалкие солдаты жизни — дети смутных времен, которым ночью вдруг что-то приснилось».
В конце июля они снова едут в Антиб. Прошлогодняя история, похоже, повторяется. Дитриховские приживалы действует ему на нервы, Джозеф фон Штернберг постоянно раздражен и мрачен, так как Дитрих не обращает на него внимания, появляется лесбиянка Джо, вновь начинается игра в прятки: Марлен Дитрих спешит от него к ней или наоборот. «Пошло-поехало. А я сижу тут и маюсь — с проклятыми болями в сердце. Все мерзко и гадко». Люди будто чувствуют, что это последнее мирное лето. Пляж переполнен, среди отдыхающих американский посол в Лондоне Джозеф Кеннеди и писатель Ноэл Кауард, все увиваются вокруг Дитрих. Вечерами общество отправляется в Канн или Ниццу, Ремарк немного играет, скучает и глубоко удручен выходками Пумы.
