Ремарк. «Как будто всё в последний раз» - фон Штернбург Вильгельм
Ночи исполнены «нежности» (в дневнике он ведет им точный счет), но наступает утро и вспыхивает спор, как обычно абсурдный, смехотворный. «Сказал ей, что в 2 часа встречусь с Рут Альбу. Она словно застыла. Ушла. Когда я шел в спальню, она стояла за дверью. Потом я обнаружил, что она спрятала все мои туфли — дабы я не мог выйти из дому». Такое можно сразу, без репетиций, играть на сцене. «Похоже на свару между прачками», — записал он как-то, не скрывая презрения. Зашли в ювелирный магазин, чтобы обменять браслет: «Мне все это осточертело... Не удержался от смеха, наблюдая, как Пума превращалась в жалкое, алчное существо: сумма была в общем-то незначительной». Лишь изредка в эти месяцы в дневнике встречаются записи, подобные следующей: «Октябрь... День близится к вечеру. Серый прохладный воздух, ничто не навевает печали. Хочется любить дом, тепло, камин, работу. Настроение тихое, спокойное. Читал Рильке».
В апреле Ремарк начал первый роман об эмиграции («Возлюби ближнего своего»), но работа не клеится. Он нервничает, чувствуя какую-то вину. «Надо решиться!.. Одуматься! Взять себя в руки! Отсечь то, что не имеет отношения к делу. Довольно заниматься бабами и амурами среди интриг и сплетен!.. Возьмись за перо!» — «Работай, солдат, все забудь и работай!» — «Представь себе: ты один в Порто-Ронко. Словно в раю». Он стосковался по работе в тиши — и не может уехать. Хотя постоянно заклинает себя: «Солдат! Если как-нибудь вечером в Порто-Ронко тебя, одинокого, слишком сильно потянет к ней, подумай о том, что с ее отъездом тебе крупно повезло. Как бы ты ни старался, так больше продолжаться не могло. Вспомни, что мысль эта приходила к тебе при самом ровном расположении духа... Ты не должен быть лакеем кинозвезды... Тебе уже сорок, солдат. Начни жить своей жизнью!.. В тебе есть многое, что просится наружу, но не надо торопиться, пусть оно зреет, а ты наблюдай. Сколько можно быть ассистентом кинорежиссера...»
Во французской столице Ремарк встречает старых знакомых. Несколько раз видится с Вальтером Файльхенфельдтом, который предлагает картины. «Потом в отеле у Файльхена смотрел три акварели Сезанна: два пейзажа и человека в соломенной шляпе, вид сзади. Купил». На пару дней приезжает Рут Альбу. Ютте в Порто-Ронко ужасно одиноко, она просится в Париж и в конце концов приезжает. Ремарка это стесняет, и потому он о ней почти не заботится. Ночи и вечера — на одно лицо и проходят, как, например, вот этот: «Седьмого вечером с Верой, Рюсси и тремя египтянами сначала у Рюсси, потом у “Максима”, в нескольких кабачках и напоследок в “Шехерезаде”. Около шести утра двое египтян показали нам вид, открывающийся с площади Карусель перед Лувром на Луксорский обелиск и Триумфальную арку. Серое, светлое утро, серый, ясный свет. С Пумой в отель, спали долго, крепко, полные любви». Днем — кино, выставки, переговоры в издательствах, прогулки в Булонском лесу, обед у «Фуке» на Елисейских Полях. Порой ностальгические воспоминания о жизни до того, как стал знаменит: «Думал о минувшем. Рояль, сочинение музыки, песни, стихи. Не знаю, как вернуть все это. Жизнь быстротечна».
Лаконичная запись в дневнике от 20 февраля 1938 года: «22 января сочетался браком в Санкт-Морице». Ютта Цамбона вторично становится его женой. В момент, когда он так увлечен Марлен Дитрих! Но не любовь, а всегдашняя его отзывчивость подвигла Ремарка на этот шаг. Замужество отводит от Ютты угрозу быть высланной из Швейцарии в Германию. Счастливым он себя не чувствовал. «Вокруг меня в холле общее чаепитие в самом разгаре. Бар, люди, снег, прошлое — мне все это противно», — пишет он из Санкт-Морица далекой Пуме. Живя зимой 1938-го преимущественно в Порто-Ронко, он страдает от одиночества и разлуки с Марлен («Начать вести дневник одинокого человека»). Мучают люмбаго и ишиас, он ощущает груз лет, хотя до старости еще далеко. В марте гитлеровские войска вступают в Австрию. «Читал газеты. Того гляди вырвет».
Рут Альбу однажды так сказала об отношении Ремарка к Ютте: «Она вряд ли была такой уж больной. Он же был влюблен в ее красоту. Всегда. Любил окружать себя красивыми вещами». С этим трудно не согласиться, однако внутренне Ютта была ему чужда. Вот запись, сделанная в сентябре 1938-го, когда он с Дитрих в Париже: «Говорил по телефону с Петером. Плакала. Сказала, что страдает от одиночества. Это ужасно. Посоветовал ей приехать в Париж — прямиком или через Порто-Ронко. Как помочь, не возвращаясь к ней? Вернуться я не могу. Моей жизни пришел бы конец».
Позже он будет оплачивать жилье и поездки Ютты, фактически полностью содержать ее. Как супруги они получат в 1947 году американское гражданство. Тем не менее брак их остается фиктивным, они лишь изредка живут под одной крышей, и Ютта тогда — гостья писателя. Эмоционально он отдалился от нее уже после первого развода. Второй развод будет оформлен в 1957 году, когда он решит жениться на Полетт Годдар.
За событиями на политической сцене в этом взрывоопасном году Ремарк следит с возрастающим нервным напряжением. Через несколько дней после «Хрустальной ночи» он записывает в дневник: «Мир встревожен тем, что происходит в Германии. Контрибуция в размере одного миллиарда марок, разрушенные дома и разгромленные магазины, тысячи евреев арестованы — и все потому, что 17-летний польский еврей Гриншпан застрелил 3-го секретаря германского посольства в Париже, г-на фом Рата... Ощущение такое, будто живу на вулкане». В дневнике Ремарк почти не касается политики, там царит Дитрих, а не Гитлер, но и скупые строки свидетельствуют: Ремарк был обеспокоен развитием событий и предчувствовал, что хрупкого мира в Европе не сохранить.
Еще в июле Ремарка лишили германского гражданства. 25 апреля 1938 года рейхсфюрер СС по предложению гестапо уведомил министерство иностранных дел: «Предпосылки для лишения германского гражданства налицо». Гестапо же обосновало свое предложение так: «При поддержке еврейской ульштейновской прессы Эрих Ремарк годами самым низким и подлым образом глумился над памятью павших в мировой войне и уже тем самым поставил себя вне сообщества, называемого немецким народом. На доход от этих своих писаний он купил себе виллу в Швейцарии. В Порто-Ронко, близ Локарно, он до последнего времени интенсивно общался лишь с эмигрантами, евреями и коммунистами». Жену Ремарка постигла такая же «участь» — ее тоже лишили германского подданства.
Ремарк озадачен, но реагирует с черным юмором: «После обеда позвонили из Лондона: мое имя в последнем списке тех, кого лишили гражданства. Ну что ж! Это даже очень удобно: с началом следующей войны меня сразу же не интернируют». Ремарк теперь — человек без гражданства, что в принципе осложняет заграничные поездки. Но еще в 1937-м они с Юттой приобрели панамские паспорта, так что этой проблемы не возникает. А высылка из Швейцарии состоятельному эмигранту вообще не грозит.
В конце ноября Марлен Дитрих уезжает в Калифорнию, а Ремарк через несколько дней — в Порто-Ронко. Судя по дневнику, он задумал роман о Париже, о жизни там рядом с Пумой. «Поздно вечером начал роман, в центре которого Равик... Настроение, как всегда в таких случаях: слегка нервозен, раздосадован, подавлен. Обе темы уже вызывают сомнения. Потом, при размышлениях о Равике как главном герое, вдруг каскад идей». Тем не менее он откладывает написанные страницы и вновь берется за роман «Возлюби ближнего своего». Работает прилежно, хотя чувствует недомогание. Пума не выходит у него из головы, и если писем и звонков из Америки нет дольше обычного, он мрачнеет и мучается ревностью. «Десять дней, как от Пумы ничего нет. Столь долгого молчания до сих пор не было. Джо или мужчина». Одиночество угнетает его, но как вырваться из этого писательского затворничества? «Настроение странное. Порой хочется бежать. Но куда? В крайнем случае к Пуме. В Париж? В Лондон? Кочевать по отелям? Нет, надо еще попробовать продержаться. По меньшей мере еще этот месяц». — «Не знаю, отчаливать мне отсюда, в конце января, или нет. Все мысли только о Пуме — странно; за, против. Надо продолжать работу».
