Наяву — не во сне - Ирина Анатольевна Савенко
Я изо всех сил стараюсь не обращаться к нему с просьбами о деньгах. Обхожусь, но как безумно трудно это, когда болеет Леня.
Все друзья — и Тэна, и Нина, и Лидочка — ополчились на Иосифа. «Эгоист! Только о себе и думает. Посмотри на себя — на кого ты похожа! А он и в ус не дует, верно, развлекается в своем Житомире».— «Нет, нет, не развлекается, он работает изо всех сил».— «До каких пор ты будешь защищать его? Какое несчастье, что ты с ним встретилась! Искалечил он тебе жизнь».
И так — со всех сторон.
Искалечил мне жизнь? Господи, сколько раз твердила и себе, и ему, что он — та половина, которую из миллиона одному дано найти в огромном мире, что я — счастливейшая из счастливых. Да, эгоист, конечно... Но ведь он любит меня. И я — его. А разве этого мало — любить и быть любимой?..
Закончили мы с Лидочкой тему, возглавляемую Солодарем. Полученные нами результаты напечатали в двух номерах бюллетеня индустриального института.
Глава IX. ПРОСВЕТ
С октября я начала работать в Институте усовершенствования врачей старшим лаборантом кафедры токсикологии. Эта скромная должность устраивала меня в том смысле, что на случай болезни Лени я могла, как мы заранее условились с профессором, заведующим кафедрой, не приходить на работу столько дней, сколько это мне необходимо, он обещал справляться за меня. Разумеется, я никогда не злоупотребляла добротой Льва Абрамовича, к работе, кажется, всегда относилась добросовестно.
Организационная часть работы нашей лаборатории целиком лежала на мне. Лев Абрамович по характеру своему был мало к этому приспособлен.
В общем, практически я была заведующей лабораторией токсикологии, так меня все и называли. Оклад у меня был очень небольшой — пятьсот пятьдесят рублей, но, слава богу, с середины сорокового года Леня начал болеть меньше, и тогда я кое-как укладывалась в скромный заработок.
Иван Андреевич Гриценко... Когда-то он был учеником моей мамы и числился в нашей компании моим поклонником. Компания была шумная, веселая — разучивали оперные отрывки и ставили их на большой сцене в консерватории. Но с той поры, как уехала моя мама, как я встретила Иосифа, и все мое существование заполнилось им, мы с Иваном Андреевичем четыре года не виделись. По правде сказать, я почти не вспоминала его, разве что когда брала в руки альбомы с фотографиями его работы.
И вот летом сижу я одна дома — кто-то чуть слышно звонит в дверь. Открываю: Иван Андреевич. Я как-то даже растерялась и пропела ему слова из «Царской невесты», переменив только отчество: «Иван Андреевич, хочешь — в сад пойдем?» Он заулыбался, и сразу встреча стала простой и приятной.
Иван Андреевич сказал, что никогда не забывал меня, очень скучал. Я не могла ответить тем же, свела все на шутку.
И стал он приходить к нам. Иосиф в основном живет в Житомире, а Иван Андреевич приходит часто, особенно когда в доме неблагополучно. Заболели мы все трое тяжелым гриппом, тут уж он прибегает каждый день после работы. Кормит нас, ухаживает за нами. Соседи, конечно, видят заботу Ивана Андреевича о нас с Леней.
Ну вот болезни наши позади, все относительно благополучно. В какую-то из суббот под вечер сижу я у соседей — Феди и Маруси Гудименко. Он — преподаватель математики в университете, она — студентка, родная сестра рано погибшего украинского поэта Василя Чумака. У Феди и Маруси — семилетняя дочка Ларочка, я занимаюсь с ней по роялю, а она нянчится с Леней, и вообще мы с ними дружны.
Дело к вечеру, настроение у всех хорошее, что-то рассказываем, смеемся. Тут влетает Тоня, какая-то перепуганная: «Иосиф Владимирович приехал!»
«Вот и хорошо»,— спокойно отвечаю я и выхожу вслед за Тоней. В передней она взволнованно шепчет мне:
«Ой, Ирина Анатольевна, боюсь я. Он такой страшный... Он убьет вас».
«Что за чепуха, с чего бы это он стал убивать меня?» — деланно шутливо отвечаю я, а у самой на душе что-то заскребло, заныло.
Вхожу в комнату. Иосиф сидит на диване, не сняв пальто. Леня спит в своей кроватке. Не отвечая на мое «здравствуй», Иосиф мрачно говорит: «Одевайся. Идем!»
«Куда?» — спрашиваю я.
Он не отвечает, только властно повторяет: «Одевайся!»
«Но ведь уже поздно. Куда мы пойдем? — отзываюсь я.— Ты лучше скажи мне, что с тобой? Что случилось?»
А он снова, срываясь едва ли не на крик: «Одевайся!»
Что ж, я оделась. Вышли на улицу. Уже темновато. Конец зимы. Иосиф командует ледяным голосом: «Идем к Ивану Андреевичу».
Он никогда не был у Ивана Андреевича да и вообще-то видел его только вскользь, а я изредка бывала в его большой, нарядной, полной картин и статуэток собственной работы комнате на улице Артема — ведь теперь мама с отчимом, приезжая, останавливались там. Отчим уже несколько лет работает в Минском университете, переехала к нему из Чимкента и мама.
Идем по Чеховскому переулку, по Обсерваторной. А на Обсерваторной — сплошная вода вперемешку со снегом, улица не расчищена да и почти не освещена. Ноги у меня сразу промокли, спину пробрало холодом, и я взмолилась:
«Идем, ради бога, домой! Зачем ты тащишь меня к нему среди ночи? Ведь я заболею, а болеть мне нельзя».
Иосиф ничего не отвечает, шагает впереди.
Пришли. Поднимаемся по лестнице, а у меня замирает сердце. Сейчас, наверное, будет какая-нибудь грубая сцена.
Поднялись. Иосиф велит мне: «Звони!» — и сам отходит в сторону. А я думаю о том, что Иван Андреевич откроет двери, увидит меня, протянет ко мне руки и весь просияет: «Ирочка! Дорогая!» — он всегда так встречает меня. Что же тогда будет?
Но, как говорится, пронесло. Звонила я, звонила — никто не открыл. Потом я узнала, что у Ивана Андреевича на работе был квартальный отчет, он засиделся и остался там, на кушетке, ночевать.
Идем мы домой в полном молчании. А у меня внутри все кричит. Стыдно, гадко. Мы ли это с Иосифом бредём, такие чужие друг другу, полные неприязни!
На следующий день, в воскресенье, Иосиф ушел, не сообщив куда. А потом, когда уехал в Житомир, Иван Андреевич рассказал мне, что к вечеру мой муж явился к нему. Они долго разговаривали.
«Сначала он был в ярости, бог знает в чем обвинял и вас, и меня, но постепенно успокоился. Спросил меня: «Вы любите Иру?» — а я ответил: «Да, люблю. Я любил ее еще
