Головастик из инкубатора. Когда-то я дал слово пацана: рассказать всю правду о детском доме - Олег Андреевич Сукаченко
Кстати, еще в начальной школе, как вы уже знаете, от непомерного чтения книжек у меня стало сильно садиться зрение. И преподаватели, руководствуясь, вероятно, самыми лучшими побуждениями, пересадили меня на первую парту, чтобы я мог видеть хоть что-то из написанного на доске. Это сразу же доставило мне массу неудобств, главным из которых было то, что я очутился вдруг прямо перед немигающими взорами учительниц, от которых теперь невозможно было спрятаться. Они прожигали меня своими гляделками буквально насквозь, словно сканеры! Ни о каком списывании отныне не могло быть и речи!
Я проклинал все на свете, и собственную близорукость, и доброту учительниц, обрекших меня, таким образом, на незавидное существование! В то время, как все нормальные двоечники, сидящие на галерке, могли позволить себе выспаться во время уроков и передавать друг другу шпаргалки на экзаменах, я вынужден был трястись перед училками, как бандерлог перед удавом и уповать только на собственные знания. Более того, хитрые преподавательницы постоянно натыкались на меня глазами, и ехидно спрашивали: «А что нам скажет по этому поводу Олег Сукаченко?». Нашли, бляха муха, у кого спрашивать!
Вот когда я впервые позавидовал двоечникам. Дуракам, как известно, завсегда везет. От двоечника никто откровений в учебе не ждет и спрос с него маленький. Во время уроков он совершенно не напрягается, предаваясь приятному во всех отношениях расслабону, и только мрачная перспектива завалить грядущую контрольную работу приводит его в некое подобие прострации, да и то лишь на время. Бывалый и опытный двоечник всегда найдет способ избежать катастрофы и натянуть сову на глобус…
Коль скоро мы заговорили о школьном хулиганстве, не могу здесь не упомянуть и про бывший у нас в ходу тарабарский язык, активным пропагандистом которого являлся ваш покорный слуга. Однажды я где-то прочитал, как некие подпольщики, пытаясь обмануть бдительность своих преследователей, придумали специальный шифр, главная особенность которого заключалась в том, что за каждой гласной буквой шла согласная буква «с», дублируемая той же самой гласной. Вроде бы небольшое нововведение, но оно до неузнаваемости меняло все слово!
Я тут же оценил заманчивые перспективы тарабарского языка. Ведь с его помощью можно было совершенно спокойно ругаться матом в присутствии взрослых, не опасаясь какого-либо наказания с их стороны. Ну, лопочут ребята на каком-то непонятном и странном наречии, так и флаг им в руки! Чем бы дитя не тешилось, только бы не баловалось! А между тем, мы могли, бормоча с точки зрения взрослых какую-то дикую тарабарщину, легально проговаривать нужные нам вещи.
Например, всем известная лингвистическая конструкция, отправляющая чудака на букву «м» в, пешее и полное опасностей, путешествие, выглядела так: «Посошесел наса хусуй, мусудасак!». А обещание доставить какому-нибудь, не вполне приличному человеку сомнительное удовольствие, воспроизводилось следующим образом: «Есебасать тесебяся в росот, свосолосочь!».
Таким оригинальным макаром, после небольшой практики мы уже достаточно бегло говорили на тарабарском языке, что позволяло в режиме реального времени шифровать перед воспитателями наши матерные выражения, от которых они были, конечно, не в восторге. А я остался чрезвычайно доволен своей находчивостью и страшно гордился тем, что превратил сквернословие в некое подобие тайного знания, которое более не оскорбляло слуха непосвященных.
В Младшем корпусе, как вы, вероятно, помните, у нас по всем предметам была одна учительница. В Старшем же, на каждую дисциплину полагалось по отдельному преподавателю. Но общий уровень их преподавания оставлял желать много лучшего. Мне иногда казалось, что в интернат, по большей части, шли учителя, которые в силу своей профнепригодности просто не смогли устроиться в нормальную школу.
Нередко это были либо законченные психопаты, либо же какие-то другие, не менее опасные неадекваты, свихнувшиеся на той или иной почве. И вопрос состоял лишь в том, являлись ли они ебанутыми еще до своего трудоустройства в наш дурдом, или же сделались таковыми в процессе работы с детдомовцами, которые, между нами говоря, тоже были далеко не подарками!
Так, например, у нас преподавала одна училка – старая дева, которая на своих уроках по биологии ужас как любила рассказать нам про «пестик и тычинку». Мы уже давно в самых мельчайших подробностях знали, как размножаются цветы, а она все ставила и ставила нам свою заезженную пластинку о сексе между растениями. Может быть, засидевшаяся в девках старушенция хотела, чтобы и ее уже кто-нибудь опылил на склоне лет?
Каждый урок она начинала с того, что просила нас тихим голосом вести себя потише – у нее, видите ли, болит горло и переорать она нас все равно не сможет. Но к концу урока голос к этой мошеннице каким-то чудесным образом возвращался, и она вопила на весь класс, как потерпевшая: «А кто стулья ставить будет, Пушкин, что ли?!». Умершего поэта эта дура поминала при любом удобном и неудобном случае, представляю, как Александр Сергеевич чертыхался на том свете: «Как же ты меня задолбала, старая перечница!».
Другой наш преподаватель английского языка, пожилой нацмен, прославился на всю школу фразой, которая тут же стала крылатой: «Сыди, балдэй, пукай – только нэ разговарэвай!». Таким своеобразным способом он пытался установить хоть какие-то зачатки дисциплины на своих уроках. Но у него это не всегда получалось. И тогда он подходил к самому хулиганистому ученику и бил того наотмашь огромной печаткой по голове. Подобный метод вразумления неразумных школьников, надо признаться, работал гораздо эффективнее любых словесных просьб и увещеваний.
Однажды этот препод рассказал нам историю, которая к его удивлению, немало нас повеселила. Как-то находясь в интернатской столовой, он попросил одного из учеников незамедлительно подойти к нему, но тот, вместо того чтобы исполнить приказание, ломанулся от строгого учителя. Далее передаю слово возмущенному кавказцу: «Я ему крычу: «Гарэв, стой!», а Гарэв бижит! Я ему ищо сыльнэе крычу: «Гарэв, стой!», а Гарэв все равно бижит! И тогда я бросаю свой фирмэнный обэд и бэгу за Гарэвым! (здесь мы просто попадали на пол от смеха, поскольку наш обед ну никак нельзя было назвать фирменным).
Веселый был это мужик, конечно! Умел рассмешить всех на пустом месте. Но больше всего он позабавил нашу одноклассницу Веру Истомину, которую сначала пытался удочерить, а потом женился на
